Рената
Острые камни впиваются в наметившийся живот, мешая удобнее лечь
и занять позицию. Но я лежу на твёрдой, угловатой поверхности, не
обращая внимание на дискомфорт и тянущую боль из-за напряжения в
пояснице. Руки уверенно удерживают приклад, глаз привычно
сосредотачивается на шкале оптического прицела, сканируя горную
местность и выискивая цель.
Расстояние до стойбища чуть больше двух километров, что
позволяет мне остаться незамеченной и отслеживать его передвижение.
Чёрная борода, топорщащая в разные стороны, колючие, близко
посаженные, угольные глаза, выедающие взглядом нутро, неровный,
глубокий шрам, перечёркивающий лицо от века до кадыка и змеёй
уползающий в густую растительность, красно-белая тряпка, намотанная
на лысый череп.
Бахрут. Это мерзкое имя вырезано у меня на спине, а в память
навечно впечаталось всё, что он со мной делал. Их было семнадцать,
но этого я оставила напоследок. Наблюдала, как он нервничал, теряя
одного бойца за другим, бесился от беспомощности, не сумев
вычислить снайпера, ссался кипятком, когда последний из отряда
свалился мешком с дырой в глазнице.
После Бахрут бежал, заметая следы и уничтожая любого, кто мог
выдать его конечный пункт. От страха за свою шкуру, он забился в
горы, как последняя крыса, прикрываясь погонщиками овец. Наверное,
ему казалось, что удалось слиться с нищими пастухами, но он не учёл
самого главного – нельзя скрыть рожу убийцы и садиста.
Мне потребовалось полтора месяца, чтобы вычислить и устранить
каждого лично. Больше, чем им, чтобы сломать меня и отнять самое
дорогое. У них я пробыла шестнадцать дней, показавшихся
десятилетием. Мне повезло – парни вытащили. Дрону нет. Ему отпилили
голову на моих глазах, а потом заставили меня копать руками могилу
и хоронить его.
Помню, как раскалившийся песок осыпался под моим весом,
смешивался с кровью от содранных ладоней и ногтей, как от
обезвоживания рыдала душа сухой солью, как от усталости я не могла
выбраться из ямы, а те ублюдки ржали, плевали и давили тракторной
подошвой на пальцы, стоило подползти к краю.
Знаете, что было хуже всего. Не побои, не унижения, не плевки и
нескончаемое насилие. Каждый день бесчувственные звери раскапывали
труп, насаживали тело на кол, а изуродованной головой играли в
футбол на моих глазах. Вечером же я снова рыла и боялась сдохнуть,
прежде чем его похороню.
– Люблю тебя, – прочитала по губам безмолвные слова Дрона перед
тем, как…
Больно. До сих пор настолько больно, что невозможно дышать.
Ощущение, будто в глотку залили расплавленную руду, и она стекает
по гортани, несётся по венам, наполняет лёгкие, обволакивает
сердце, выжигая внутренности и превращая их в золу. Станет ли
легче? Сомневаюсь. Андрей был моей жизнью. Казнив его, они казнили
и меня.
Был ли у него шанс? Ни одного. Я узнавала, когда Давид
пристёгивал меня к лежаку в вертолёте и настраивал капельницу,
протыкая потерявшие чувствительность вены. Требований о выкупе и об
обмене не поступало, как и сведений, что нас взяли в плен.
День-два, и меня постигла бы та же участь, не приди отряд, рискуя
собой.
Мне уже было всё равно. Истерзанная, избитая, изнасилованная, с
огромной дырой в груди, с ошмётками вместо сердца. Без воды, без
еды. Днём гнила под палящим солнцем, не в состояние отогнать мух,
облепивших засохшие следы крови и грязи, спускаемой на меня этими
тварями, а ночью приходила в себя от холода и скулила от
воспоминаний.
Кажется, я была близка к смерти, видела струящееся, серебристое
свечение, слышала смех Дрона, его ласковый шёпот, зовущий меня.
Нужно было всего лишь немного сил, оттолкнуться, оторваться от
земли, оставить суету, боль, разочарование бренного мира и
взлететь. К нему, к свету, к вечности…
