Мерцающие невесомые нити тянулись из мирового веретена, которое беспрерывно вращала Ананке, и ложились на мозолистые ладони. Первые руки принимали их, вплетая серебро жизни, вторые соединяли между собой, третьи же обрывали одним взмахом металла.
То, что изречено. То, что суждено.
Часть. Доля. Участь.
Дающая жребий. Прядущая. Неумолимая.
Круглый зал, высеченный в недрах скалы, с каменным сводом всегда был создан для них. Здесь никогда не ступала нога ни бога, ни человека – эти чертоги принадлежали лишь круговерти жизни. Раньше искусные и не очень мастера изображали их сгорбленными старухами в безмерных балахонах, но на высоких стульях сидели юные прекрасные девы. Они могли быть любыми, и старыми, и молодыми, такими же изменчивыми, как сама судьба.
Они пряли и пели, сопровождая музыку сфер. Одна – о настоящем, вторая – о прошедшем, третья – о будущем. И не было конца и края, усталости и отдыха, сожаления и сочувствия, радости и печали ни в мерном стуке колеса, ни в этих песнях. Миры рождались и умирали, а три сестры, не дрогнув, не замедлившись, не обернувшись, ткали нити жизни, ибо не было ничего важнее.
Клото, нареченная Пряхой, стала неуклонным и спокойным действием судьбы. Лахесис, именуемая Судьбой, олицетворяла случайность. Последняя же, Атропос, прозванная Неотвратимой, была участью, перерезающей нити.
Боги забыты. Но это не имеет значения. Мойры продолжают плести свои нити и безжалостно разрывать каждую из них в положенный срок.
И каждая нить была подобна предыдущей, лишь по-особенному переплеталась с другими и находила конец в свое время. Еще никогда сестрам не доводилось видеть то, что открылось их глазам в этот день вечности.
Серебро замерцало на пальцах Лахесис, заискрило, и впервые за века мойры оторвались от своих дел, чтобы склониться над одной единственной нитью, что завязалась в узел и раздвоилась.
– Пророчество, – спокойно сказала Атропос.
– Чью нить мы держим? – ровно спросила Лахесис.
– Фемиды – невозмутимо ответила Клото.
Они бы обязательно вскрикнули, застонали, ужаснулись, но в этих чертогах не было места эмоциям. Однако узел означал смерть, неустойчивую и изменчивую судьбу. Она была неподвластна богам, но над пророчеством не имели силы даже мойры.
А эта линия жизни не просто принадлежала богине. Фемида – сам закон. Падение закона – падение смертного мира. Никто не готов пожертвовать миллионами и ждать новой Черты.
Три сестры не всегда оставались в стороне. Иногда лишь наблюдали, иногда предрекали. И однажды, пусть и не гордились этим, но все же стали орудием богов. То было давно, и с тех пор мойры только выполняли предназначение.
Но то было пророчество. И в этот миг, подобный короткой вспышке, они сами стали его частью. От которой не отказываются, не отворачиваются, не бегут. С которой ничего невозможно сделать.
Пророчество свершится.
И вращалось веретено, и струились нити, и руки делали свою работу, и тихие звуки отражались от каменных сводов, и качались листья на венках, покрывающих головы, и поскрипывали высокие стулья.
И началом конца прозвучало в чертогах судьбы:
– Нам придется вмешаться.
Самое прекрасное, что боги подарили смертным – рассветы и закаты. Оры стерегли небесные врата и запрягали солнечную колесницу, но не было ничего красивее момента, когда они разливали краски до самого горизонта.
Я приходила сюда смотреть на небесные явления, которых не было в моем мире – ярко розовые и нежные как детские воспоминания. Затеряться среди людей, не знавших моей истинной природы. Я была той, кем меня создали – тенью, жертвой слепой судьбы, рожденной на заклание – с бурлящем внутри протестом и силой, и только здесь могла примирить каждую из сторон. Представить, что для меня возможен долгий свободный полет, что крылья не перевязаны тугой шершавой бечевкой, оставляющей следы и раны, что я могу выбрать место своего гнезда и не возвращаться назад. Никому не хочется жить во лжи, но не всегда мы вправе выбирать.
