Влетаю в туалет напротив с
ощущением, будто на полу за дверью от меня остался огненный
след.
В отличие от Градского, я не забываю
закрыть дверь.
Негнущимися пальцами поворачиваю
замок два раза и только после этого даю волю подкатившим к горлу
слезам. Лопатками прижимаюсь к холодному дверному полотну и
прикрываю глаза, не собираясь останавливать поток соленой влаги,
бегущей по моим щекам.
— Добро пожаловать домой! —
обращаюсь к Градскому, глядя на свои белые кеды.
Мне приходится мириться с тем, что
мужчина, которого я люблю, трахает какую-то рыжую в трех метрах от
меня.
Грязная картинка так и стоит перед
глазами во всех деталях, от этого сердце сжимается и ноет. Меня
раздирает ревностью. Это реальная боль, как боль в горле во время
ангины. Это дискомфортное чувство не покидает меня последние три
месяца, потому что, когда Влад уехал, я вдруг поняла: он может
вообще никогда не быть моим, и мне придется до конца жизни питаться
одними догадками о том, что такое его поцелуй или его взгляд,
наполненный интересом в мою сторону.
Я не знаю, когда это началось,
просто меня затягивало и затягивало, как в воронку, пока я не
поняла, что мечтаю о Градском дни и ночи напролет, загораясь каждый
раз, когда он рядом.
Горло опять сдавливает спазм.
Он никогда на меня не орал…
Открываю глаза и на слабых ногах
подхожу к умывальнику.
Мой макияж поплыл. Исправляю это как
могу: обновляю стрелки и маскирую припухшие нижние веки консилером.
Выхожу из туалета, стараясь не смотреть на противоположную дверь,
но мне достаточно знать, что он там, чтобы разрываться от
концентрации эмоций в грудной клетке.
Его не было в Москве три месяца. Он
жил за границей, расширял кругозор и набирался опыта. Это все, что
я знаю, он не особо светится в социальных сетях, а вытягивать такую
информацию из Андрея — все равно что клеить на лоб бумажку с
признанием в любви, потому что вру я, как правило, плохо.
Ноги сами приносят меня обратно на
кухню. Мой брат мешает какой-то коктейль, стоя у открытого
холодильника, и делает мне знак рукой.
Вяло улыбаюсь в ответ.
— Хочешь чего-нибудь? —
спрашивает.
Умереть.
— Ничего, — бубню в ответ.
Падаю на стул и опускаю голову на
руки. Нужно вызвать такси и ехать к Крис. Поплакаться ей в жилетку.
Больше мне здесь торчать незачем.
— Салют… — слышу будоражаще знакомый
голос сбоку.
По спине разбегаются мурашки, щеки
заливает краской, волоски на коже встают дыбом — и так каждый
гребаный раз!
Повернув голову, вижу, как Градский
усаживается на барный стул напротив меня.
На его щеках орущие красные пятна, в
темной шевелюре бардак, а на шее… красное пятно, в остальном ничего
не говорит о том, что я увидела пятнадцать минут назад.
Его глаза останавливаются на моем
лице, и они совершенно невозмутимые, а я готова провалиться сквозь
землю, потому что от взгляда на него мое тело опять
электризуется.
Потираю ушибленное плечо и задираю
повыше нос.
— Как дела? — спрашивает он так,
будто ничего не случилось.
На его лице ни тени радости от
встречи со мной. Ничего, просто вежливое «как дела» и чуть более
внимательный, чем обычно, взгляд. Хоть что-то новое.
Со мной много чего случилось за это
время, но вываливать ему свои новости как ни в чем не бывало я не
хочу.
— Лучше всех, а твои?
На нем черная футболка и клетчатая
рубашка, которая натягивается на широких плечах. Мой рот
наполняется слюной, когда смотрю на эти плечи, мечтая обвести
пальцами твердые мышцы и почувствовать на себе его руки…
Я зла на него. Рассержена. Хотя он в
принципе ни в чем передо мной не виноват.
— В порядке. Дать тебе номер моего
психоаналитика? — интересуется как бы между делом. — На случай
психологической травмы.
Закусив изнутри щеку, кошусь на
брата.
