Саркис
— Вставай, — толкает в плечо младшая сестрёнка. — Кис, ну
вставай, там те самые тётеньки пришли, — громко шепчет она мне
прямо в ухо.
Меня тут же подрывает с места. В глазах на пару секунд темнеет.
Трясу головой, сбрасывая муть и остатки сна.
Почему сегодня? Без предупреждения! Говорили же, что
позвонят.
Протерев кулаками глаза, нахожу шорты на полу. Помятые, в
брызгах краски. Одеваюсь. Искать другие некогда.
— Я сколько раз тебе говорил, чтобы ты дверь никому не
открывала?! — рычу на малую. Она втягивает голову в плечи и
виновато опускает взгляд.
— Ты спал крепко, а мне показалось, это соседка.
— Потом обсудим. Тут посиди пока, — треплю расстроенную
сестрёнку по кудрявым волосам.
Натянув на заспанную рожу максимально обаятельную из своих
улыбок, выхожу в прихожую, плотно прикрыв дверь в спальню.
Две бесячие женщины сильно за сорок с одинаковыми причёсками, в
строгих юбках и белых блузках осматривают меня сверху вниз
высокомерными взглядами. Мы с ними встречаемся не в первый раз. Они
много разного от меня слышали и далеко не всегда цензурного, но
сегодня я буду ангелом. Ситуация сильно поменялась.
— Добрый день, — хрипло приветствую обеих.
— Здравствуй, Саркис. Почему так сильно пахнет краской? —
морщится одна из них.
— У нас ремонт, — толкаю дверь в детскую, демонстрируя газеты на
полу, плёнку на мебели, которую не удалось вынести, и жестяные
банки с персиковыми потёками.
— То есть, девочка вот этим весь день дышит?
Понеслось, вашу мать!
Вдох. Выдох. Улыбаемся.
— Я проветриваю. А ночью комната закрыта.
— Где же спит, да и вообще проводит время Анаит? — подключается
вторая. — С тобой в одной комнате, что ли?
Если честно, да. Почти. После смерти мамы прошёл всего месяц, и
сестра пока боится засыпать одна. Я разрешаю посмотреть мульты у
себя, а потом, когда засыпает, уношу её в гостиную. Ана сама
решила, что на время ремонта хочет жить в ней. Но этим двум дамам
такое говорить нельзя. У них слишком богатая фантазия. Никто давно
не трахал, наверное, вот и бесятся.
— Проходите, — я всё ещё вежливый. Приглашаю дам в гостиную.
Разуваться? Не, не слышали.
Я босиком, малая тут тоже носится в носках обычно, а эти цацы в
туфлях вламываются в царство детского беспредела. Я вообще строгий
брат, но не в последний месяц.
— Боже, какой бардак! — восклицает одна.
— Ужас! — поддерживает её вторая.
«Нормально всё» — заключаю я.
Пока был на смене, тут стало гораздо чище. Сестра успела
распихать по полкам свои мелочи, убрать почти всю одежду. Игрушки
валяются на не застеленном диване. На подоконнике свалка
карандашей, фломастеров и учебников на следующий год.
Тётки что-то пишут себе в блокнот.
— Окно открыто, — ещё одно замечание.
— Лето, — напоминаю я.
— Девочка выпадет из него, ты понимаешь? — делает большие глаза.
Мне начинает казаться, они сейчас вываляться и укататься под
диван.
— Ей не три года, не преувеличивайте, — вздыхаю, прислоняясь
голой спиной к одному из вынесенных из детской шкафов.
— Нет, это никуда не годится. Это безответственность, Саркис, —
отчитывают меня.
Следующая комната — моя. Анаит сидит на моей, естественно, тоже
не заправленной (я ведь спал!) кровати, играется в телефоне. На
спинке стула небрежно висит моя футболка. Тоже в краске. На столе
открытая пачка сигарет и зажигалка, смятая полторашка с остатками
минералки, немного мелочи, моя труба на зарядке. Ничего необычного.
Сигареты только лишние. Это сразу подмечают и снова шкрябают у себя
в блокнотиках.
— Сколько ты позволяешь ей играть в телефоне? — спрашивает одна
из женщин.
— Часа полтора, — прикидываю я. — Нам играть некогда. Мы красоту
наводим, — подмигиваю притихшей сестрёнке. Ана тут же кивает.
Уходим с тётками на кухню. Они присаживаются на табуретки. Я
прислоняюсь задницей к тумбе с раковиной и чувствую, как от мокрой
тряпки, висящей на ней, начинают намокать шорты.
