Гордей
— Твою мать, как голова-то раскалывается, — не узнаю собственный
голос.
Сколько ж мы выпили-то вчера? Вроде бы немного…
Хреново мне. Думать совсем не могу. Во рту страшный сушняк,
горло дерёт, будто я ложками жрал битое стекло. И тошнит.
Сильно.
Дышу носом, пережидая отвратительный приступ. Медленно открываю
глаза и тут же закрываю обратно. Их режет от яркого солнечного
света, и голова снова взрывается болью. Лопнет сейчас, нахрен!
Отметили начало нового мотосезона. Жесть!
Я вечность так не напивался.
Глаза открыть всё же надо. Главное, чтобы не стошнило прямо в
кровати. Яся мне этого не простит. Она у меня очень нежная и
чистоплотная.
Решаю, что сначала на всякий пожарный неплохо бы повернуться на
бок, а потом уже открывать глаза. Так в случае чего будет проще
скатиться на пол.
Бля, от самого себя противно, а моя девочка такое вообще не
любит. Обиделась, наверное.
Аккуратно поворачиваюсь. Постельное бельё непривычно шуршит и
холодит обнажённую кожу…
Оуч! Я голый?
Точно голый. Вообще зашибись! Походу, я очень сильно накосячил.
И тишина в квартире начинает настораживать. Малышка ушла? Я дурак
приставал к ней со своим перегаром? Это совсем хреново. Не помню ни
черта. Даже как домой попал, не помню. Почему раздетый, не помню
тем более. Яся меня бухого раздевать точно бы не стала. Значит
сам.
Да я герой!
Судя по жесткому похмелью, я был в дрова.
Ладно, открываем глаза и стараемся не упасть с «вертолёта».
— Ммм, что ты так болишь-то, зараза… — со стоном разлепляю
веки.
Сердце, и до этого грохотавшее за ребрами, ускоряется до ста
сорока, не меньше.
И где я проснулся?!
Квартира явно чужая. Плотные кремовые шторы на окне во всю стену
не задёрнуты. Яркое весеннее солнце безжалостно лупит по глазам.
«Вертолёт» превращается в «лодку» и меня больше не кружит, а качает
прямо вместе с кроватью.
Возле неё стоит тумбочка, заставленная всякими женскими
штучками, раскидано несколько невскрытых презервативов и один с
надорванной упаковкой, но так и неиспользованный. Рядом с гондонами
пепельница, а в ней покоятся останки сигарет с толстым фильтром,
судя по марке — мои, и тонкие, со следами губной помады. Но Яся не
курит, а я бросаю.
Значит...
Ёбаный в рот! Чё я натворил вчера?!
Словно отвечая на мой вопрос, большое одеяло начинает
шевелиться. К моей спине прижимается голая женская грудь, и тёплая
рука скользит на живот, обнимая так, будто мы пару лет в
отношениях.
— Гордей, давай ещё немножко поспим, — мурлычет сонный
голос.
И этот голос я знаю!
Скинув с себя её руку, резко слетаю с кровати. Мне становится
очень хреново. В глазах темнеет, тошнота давит на горло.
— Только не здесь, — хнычет зеленоглазая блондинка.
Я сосредотачиваюсь на двери. Выпадаю из комнаты и интуитивно
нахожу сортир. Падаю на колени перед белым другом.
Бухло что ли нам в том баре палёное подсунули? Ну не бывает мне
так погано! Или я просто не помню. Правда, давно столько не пил.
Очень давно. Чёрт!
Поднимаюсь с пола. Умываюсь холодной водой, полощу рот и жадно
пью прямо из-под крана.
Смотрю на себя в зеркало.
— Пиздец, Калужский, ты устроил… — провожу ладонью по короткой
щетине. — Взрослый вроде уже, а облажался, как школьник.
Из зеркала на меня смотрят шальные красные глаза, пьяные ещё.
Рожа отёкшая, на шее длинная воспалённая царапина.
Красавчик!
Сдёргиваю полотенце с крючка на двери. Наматываю на бёдра, чтобы
не светить причиндалами. Пытаясь напрячь память, возвращаюсь в
спальню.
— Полегчало? — тянется на кровати Соболева, дочь местного
мехового магната и бывшая одноклассница моего младшего
братишки.
Она по-кошачьи выгибает спину и проводит ладонью по груди с
крупными тёмными сосками.
— У нас был секс?
Вопрос очевидно тупой, но мало ли. Я же был сильно пьян. Мог
просто вырубиться.
