— Кошечка моя, вечером сбегу от жены… Придумаю что-нибудь… Жди
меня, белье можешь не надевать, я голоден… Очень голоден, — под
конец фразы голос моего мужа стал томным и многообещающим.
Таким, какого я давно от него не слышала в свою сторону…
Я замерла. Липкий холодок пробежал по позвоночнику.
В одно мгновение словно превратилась в ледяную статую –
безмолвную и хрупкую.
Тишина коридора оглушила.
Там, за стеной, стоял мужчина, с которым я делила свою жизнь, и
тихо, словно вор, разговаривал с другой женщиной.
С другой…
Внутри я вся словно покрылась коркой толстого льда, а пальцы,
сжимавшие тест на беременность, заиндевели.
Положительный тест. Впервые за столько лет бесплодных попыток
две полоски на нем покраснели, я так торопилась сказать ему об
этом… Так торопилась!
— Прощаюсь, целую… ты знаешь, куда… — шепот за стенкой от
человека, которого я считала самым близким столько лет, прозвучал
ударом молотка по крышке моего гроба.
Колени подогнулись. Живот свело страшной судорогой. Оперевшись
рукой о прохладную стену, я начала ртом втягивать воздух, чтобы
снизить накал нарастающей изнутри боли.
Она свербела и закручивала, закручивала штопором все жилы, все
нервы, все мысли и чувства.
Перед глазами все поплыло…
Нет, нет, нет!
Вдох-выдох. Выдох – вдох.
Холод внутри резко сменился жаром. Или это в комнате вдруг
неожиданно поднялась температура?
Щеки потеплели, а в яремной впадине, там, где и находится душа,
колкий лед вдруг превратился в острые металлические шипы. Он
каждого вдоха они становились все больше и больше, острее и больнее
впиваясь в плоть, стремясь вырваться наружу.
Ни сглотнуть – ни выдохнуть.
Я прислонилась спиной к стене, зажмурилась до пестрой боли, до
жгучих искр из глаз. Сжала зубы. Почувствовала, как страшная
гримаса исказила лицо, как натянулись канатами вены на руках, резко
складывая пальцы в кулаки.
Предатель…
Больно ударилась затылком о стену.
Предатель, предатель…
По щекам потекли непрошенные струйки горячих слез. Огненным
ручейком они стекали мимо ушной раковины, к шее, выжигая на своем
пути все самое хорошее и доброе, что помнилось мне за нашу долгую,
и, казалось, счастливую жизнь с мужем.
Предатель… Как ты мог?!
Мне хотелось рычать, снова удариться затылком о стену так, чтобы
все, что я услышала только что, пропало, выпало из моей головы. Но
это было невозможно…
— Тамара? — лицо Тагира казалось ненастоящей алебастровой маской
в сумерках коридора. Он явился, словно дьявол из преисподней,
неожиданно и неотвратимо, чтобы столкнуть меня в пропасть. Черные
глубокие глаза, ухоженная щетина, громада мышц, которая прежде
казалась мне защитой от всего мира… Человек, которого я называла
мужем три счастливых года… — Тамара? Что с тобой?
— Тты… — зубы начали отбивать чечетку. Боль закручивалась,
собиралась новыми витками в грудной клетке, спускалась в живот. —
Я… я все слышала…
В его черных, как глубокая ночь, глазах, сначала промелькнула
растерянность, потом - сомнение, а после - уверенность в
собственной правоте и непогрешимости.
За столько времени я научилась различать все его эмоции, жадно
ловить их, как тонкая травинка - солнечный луч. И сейчас прекрасно
видела: мозг его, работающий всегда точно и быстро, сейчас
придумывает, ищет оправдание, лазейку, как крыса ищет выход из
лабиринта…
Ох…
— Тамара, ты заблуждаешься. Ты себе напридумывала что-то.
Я ухватилась за тонкую майку на груди, собрав ее в жменю, будто
таким образом можно было успокоить бешено разгоняющее ритм
сердце.
— С кем ты говорил? Кто это? "Кошечка”? "Целую"?
Мой голос срывался, перед глазами все плыло. Но я видела, как
Тагир вдруг ощетинился всеми иголками, что жили внутри него. Ему
никогда не нравилось, когда я вела себя так - говорила громко,
высказывала свои претензии. И сейчас его лицо окаменело…
