– Слав, выручай, – ко мне в кабинет без стука врывается мой старый друг.
Он обычно предупреждает о своем появлении и мы договариваемся в какое время сможем встретиться, ведь я порой провожу в операционной несколько часов подряд и приезжать ко мне без преупреждения крайне рискованно. Можно нарваться на длительное ожидание.
Сейчас я тоже собираюсь к пациентам, затем у меня консультация по телемедицине, а после консилиум и приедь Шурагин на пятнадцать минут позже, то не застал бы меня.
– Беда, друг. Без тебя не справимся, – ошарашивает своими словами. – Дело жизни и смерти.
– Что случилось? – реагирую моментально, ведь когда ты врач, то прекрасно понимаешь насколько важна каждая секунда. Порой малейшее промедление может стоить жизни для твоего пациента, а судя по выражению лица Шурагина и его словам, он не просто так ко мне на кофе зашел.
У него действительно случилась беда.
– Смотри, – кладет на стол папку. Присаживается в кресло напротив. – Нужно твое мнение, – кивает на бумаги, что торчат между листами картона.
– Давай посмотрим, что у нас здесь, – произношу беря в руки принесенное другом. Открываю папку, погружаюсь в чтение и настроение тут же летит вниз.
Сложный случай…
Баба дура. А отцу этого ребенка я бы причиндал скрутил в узелок, чтоб он им никогда больше не смог воспользоваться.
Идиот!
Как можно было при нынешнем уровне медицины не скорректировать генетическое заболевание? О котором просто невозможно было не знать!
Закипая от злости и негодования еще раз пробегаю глазами по справке из роддома, по переводному эпикризу, внимательно вчитываюсь в описание и анализы. Злюсь.
Чем сильнее углубляюсь в изучение вопроса, тем сильнее становится не по себе.
Потому что все очевидно…
– Да, все верно, – с каменным выражением лица кидаю папку на стол и подтверждаю написанное другими врачами.
Пусть друг не рассчитывает на легкий исход.
– У новорожденного редкое генетическое заболевание, – отрезаю сурово. – Конечно, результат по крови придет гораздо позже, ведь генетика так быстро не делается, но здесь все признаки на лицо.
– Твою мать, – смачно выругивается Шурагин. – Что делать-то? – поднимает на меня уставший до невозможности взгляд.
Друг обеспокоен и вымотан, такое ощущение, что он не спал всю ночь и у меня уже грешным делом мелькает мысль, а не его ли это ребенок.
Но Таша не была беременна…
– Что делать? – ухмыляюсь зло. – Нечего было рожать, – выношу единственно верный вердикт.
Пусть мои слова звучат крайне жестоко, но это правда. Иначе никак.
Я сам являюсь носителем такого же заболевания и моим родителям стоило колоссальных усилий его купировать в раннем детстве. Именно поэтому до сих пор одинок. Я не собираюсь заводить семью, выслушивать от жены просьбы о детях, а потом всю свою жизнь переживать что поломка передастся следующим поколениям.
Не хочу этого ни своим детям, ни внукам.
Лучше уж никогда не становиться отцом.
– Поздно, – отрезает Валентин. – Ребенок родился, его мать в шоке, а я банально ничем не могу помочь. Ты моя единственная надежда, друг. Скажи, что нам теперь делать? – уже более настойчиво повторяет вопрос.
– Оперировать, – понимая, что время не отмотать назад и ребенка обратно не засунуть, мне не остается ничего другого кроме как развести руки в разные стороны. – Реабилитировать. Растить и любить, – добавляю то, что действительно необходимо.
– То есть этот ребенок сможет жить как все обычные дети? – уточняет старый друг.
В его глазах мелькает надежда, которую я не хочу разделять.
Но тем не менее разделяю.
– При профессионально проведенных операциях и грамотной реабилитации вполне, – заверяю его.
Я ведь живу. У меня все хорошо.
Даже практически никто из друзей и близких не догадывается о моей проблеме. Все считают, что я здоров.
