«Здесь даже солнца не видно…» – именно эту фразу из песни нашего современника можно использовать, чтобы лучше всего описать данное место. Тут, среди обшарпанных стен и потрепанного временем потолка, не чувствуется ничего живого. Штукатурка периодически осыпалась на мои плечи, как давно забытые, но вернувшиеся воспоминания, и падала на пол, разбиваясь без звука в пыль. Трещины в стенах, словно старые шрамы, были такими же частью этих стен, как вены в моих руках частью меня. Они были пропитаны запахом затхлости, сигаретного дыма и чего-то ядовито-горького, что навсегда оставалось в воздухе. Эта комната стала не просто очередным помещением в моей жизни, она стала частью меня. Высшей эмоциональной точкой череды событий в моей жизни.
Редкие лучи солнца пробивались сквозь тёмные окна, но не могли пробудить этот мир от кошмарного сна. Слишком много грязи на полу, слишком много старого, затхлого воздуха, который словно не мог выйти отсюда был таким же заложников обстоятельств, как я. Крыса, выглядывающая из отверстия в стене, смотрела мне прямо в глаза и в них я увидел что-то человеческое, похожее на сочувствие. Странное ощущение, когда твой взгляд встречает чужой и ты видишь в нём полное понимание.
* * *
Обычно такие места приводят людей в полное отчаяние. Депрессия, страх, безысходность – это всё, что чувствуют те, кто оказывается здесь. Но мне было уже всё равно. Где я? что со мной будет? Абсолютно наплевать. Я сидел здесь, как человек, которому уже не важен этот мир. Даже наручники, сковывающие мои запястья, не причиняли мне особого дискомфорта. Всё вокруг – крики и смех заключенных, грубые разговоры следователей – ничего не имело значения.
Джексон сидел напротив и продолжал много говорить. Его слова сыпались мимо меня, как мелкий песок сквозь пальцы. Он был полон эмоций, а я не слышал его. Кроме последней фразы, которая осталась у меня в голове:
«Демид, ну зачем всё это было нужно? Ты понимаешь, что ты вообще наделал? Ты понимаешь весь масштаб трагедии? Ради чего всё это было? Братик, ради чего?»
И вдруг, как молния, в голову пришёл сам собой ответ. Всё стало ясным. Я понял, ради чего всё это было. Всё было так просто и пришло ко мне как откровение. В тот момент, когда осознал это, мне стало легче и я сказал…
За некоторое время до предыдущих событий.
Я вижу яркий свет ламп на потолке, они сменяются и следуют одна за одной, одна за одной, всё быстрее и быстрее сливаясь в единственный цельный поток света.
Нас куда-то везут какие-то незнакомые мне люди в белых халатах, но мне совсем не страшно потому, что она крепко держит меня на своих маленьких худых ручках, с нежно розовым маникюром на тонких ноготочках. Она смотрит на меня своими ярко-изумрудными глазами и мило улыбается, от неё пахнет чистой нежностью и свежестью сладкой мяты. Я запомню этот запах навсегда.
Никогда не знал ее имени, так как там никто не называл его, но в тот момент, да даже и сейчас, это не было и не будет важным, слово с которым она навсегда будет ассоциироваться моей голове – МАМА!
Кажется, что-то не так, ей становится очень страшно, руки начинают держать меня всё менее уверено, и я слышу, как маленькое сердце мамы начинает биться медленнее. Мы подъезжаем к каким-то большим металлическим дверям, не могу понять, что же на них написано, всё вокруг я вижу ещё достаточно расплывчато. Врачи открывают их, внутри видно операционный стол. Меня забирают у неё из рук, становится очень-очень страшно, и я начинаю плакать, она кричит:
– Нет, не надо! Не забирайте его у меня! Отдайте! Не уносите, пожалуйста! Дайте нам побыть еще вместе! Демид, сынок!
Теперь она внутри, а я на смотрю на медленно закрывающиеся двери, находясь на чужих больших холодных руках и чувствую резкий запах спирта…
