С тех пор, как ты уехала,
похолодало,
и чай не сладок.
И. Бродский.
Он сильно устал за последние
несколько дней, ликвидируя последствия заговора против империи. Его
стол завален бумагами. Он плохо помнил, когда ел в последний раз.
Вчера, наконец, состоялась последняя казнь. Может быть, он был
суров в этот раз, но слишком был зол на всех и вся. Еще больше – на
самого себя. Пропадал сутками в допросной, а в перерывах выслушивал
отчеты отдела сыска. Безрезультатные отчеты. Вот как так
получается, что его лучшие сыскари с огромным стажем не могут найти
в столице такое примечательное трио? В голове подобное не
укладывалось. Заговоры раскрывались и то не в пример быстрее, здесь
дело и не думало даже сдвигаться с мертвой точки. Если бы он не был
уверен в том, что она не покидала столицу, то решил бы, что они
провалились под землю. Все трое.
Он не ожидал от себя подобной
реакции на ее исчезновение, но с каждым днем волна тоски по ней
смывала все чувства, оставляя после себя разрушение и злость.
Маленькая, страшная, болезненно
худая. Одета в мешок, непонятно почему носящий гордое звание
«одеяние жрицы света». Такой она предстала перед ним в их первую
встречу и такой же приходила в его кошмары. Тогда он просыпался в
холодном поту, с полным ощущением, что она опять встряла в
неприятности, которые так и липли к ней.
Она же не выживет без его помощи и
поддержки. Неужели это так трудно понять? Но дни шли, а она не
возвращалась, это начинало злить. Ему тут плохо без нее, а она
справляется? И где, спрашивается, справедливость? Он уже и не знал,
как будет реагировать на ее возвращение.
Теперь еще этот парад по случаю дня
рождения императоров. Наверное, он единственный умудрялся быть
хмурым на этом празднике. Его конь, преисполненный величием, гордо
нес свою породистую голову. Он практически замыкал процессию. Толпа
веселилась и улюлюкала.
Площадь перед министерством торговли
была не первой и не последней на его пути. Она была здесь. На этой
площади. На него словно вылили ведро холодной воды, по телу прошел
озноб, и даже показалось, что руки, крепко сжимавшие поводья коня,
задрожали. Она смотрела на него в эту самую минуту. Он резко
натянул поводья и громко, перекрывая гул толпы, позвал брата. Тот
обернулся и, поймав его взгляд, развернул коня. Процессия
застопорилась. Они стояли посреди торговой площади, посреди
восторженно гудящей толпы, и медленно скользили глазами по
толпе.
– Я уверен, они здесь.
– Я тебе верю, но сейчас не время и
не место. Ты все равно не можешь ничего предпринять.
– Клянусь, когда она вернется, я
сначала придушу ее, а потом не выпущу неделю из своей спальни.
– Не знал, что ты стал практиковать
некромантию. Мне казалось, что с этим даром нужно родиться?
– Метка магической связи нагрелась,
а вот меня трясет от холода. Ее что-то расстроило. Сильно. Прямо
сейчас. Она и хочет быть здесь, и готова бежать. Я почувствовал это
на мгновенье.
– Поехали. Во дворце обсудим. В
конце концов, она вернется. Когда выйдет срок, пояс и магическая
клятва с меткой заставят ее вернуться. Ждать осталось не так
долго.
Но когда срок вышел, она не
вернулась. И если бы я знал, что она натворит, приказал бы оцепить
всю площадь и перетряхнуть всех и каждого. Тогда я бы остановил ее,
пока не было мучительно поздно.
Сижу за решеткой в темнице сырой
Вскормленный в неволе орел
молодой.
А. С. Пушкин.
Я медленно шла по темному коридору
подземелья. Как в любом подземелье здесь была и сырость, и чадящие
факелы, и мох, вперемешку с сыростью на стенах. Идти было тяжело. Я
с трудом переставляла ноги и кляла себя, что так долго сомневалась
и раздумывала. Теперь, когда решение есть, сил на его реализацию
катастрофически не хватает. Коридор подземелья сужался и на
лестнице, ведущей на нижние ярусы, стал совсем узким, позволяя
протискиваться только одному человеку.
