Не могу вынести, когда на асфальте валяются сорванные цветы. Жалко их. Каким чёрствым человеком надо быть, чтобы хрупкую, нежную красоту бросить в пыль или грязь, под ноги прохожих.
Может, со стороны это выглядит глупо, но я не могу пройти мимо и всегда поднимаю брошенные цветы. Их можно вложить в разветвления кустов, пристроить на памятник или в клумбу. И я никогда не пойму человека, который может мимоходом сорвать бутон цветка, чтобы потом через десяток-другой шагов равнодушно швырнуть его в сторону…
Авдей идёт рядом, засунув кулаки в карманы новой кожаной куртки, весь непривычно нарядный – в костюме, при галстуке: всё же первое сентября на дворе. Наше одиннадцатое Первое Сентября.
– Ну и куда ты теперь их денешь? – Авдей подпинывает перед собой смятую жестяную банку из-под пива. Банка звонко катится по мокрому асфальту в сторону мусорной кучи.
Я держу влажные от дождя, слегка примятые соцветия огненно-рыжих бархатцев. Они ещё пахнут ушедшим летом.
Осень в этот раз наступила точно по календарю; с утра солнце выглянуло на школьную линейку, осветило охапки гладиолусов, георгинов и астр, свежеокрашенные парты в классах и зажгло белым светом банты первоклашек. Но оно уже не грело, а к обеду город накрыл влажный серый туман – то ли дождь, то ли изморось.
Авдей запинал наконец жестянку в мусор, потом постоял над ней, подобрал и бросил в урну. Я усмехнулась. Примерный ребёнок из 11 «а».
Мы идём, слегка касаясь друг друга плечами, и молчим. Авдей достаёт сигарету.
– Лен, хочешь, я тебе нормальных цветов подарю? – он косится сквозь дым на бархатцы в моих руках.
Мне смешно и немножко досадно. Разве об этом спрашивают? Взял бы да подарил. Но таков уж Авдей. Должен быть уверен, что я действительно хочу этого…
– А чем эти цветы ненормальные? – спрашиваю ревниво.
– Это ты немножко ненормальная, – улыбается он из-под обесцвеченной чёлки. – Брошенных цветов жалеешь. Какой-то дурак сорвал, понюхал и бросил. А ты подбираешь из-под ног. Даже стебля нет, в вазу не поставишь. И гербариев нам уже не задают…
– Обязательно должен быть кто-то, кто поднимет цветок, – отвечаю я. – Обязательно, понимаешь?
Я не знаю, как это ему объяснить. Пробую.
Цветам не место в грязи. Это – моя гармония. Нежность и красота настолько же привлекательна, насколько и беззащитна.
– Нельзя оставлять в беде беззащитный цветок. Пусть даже сорванный, пусть даже умирающий! – пылко говорю я Авдею, а он улыбается и обнимает меня.
– Не помни цветы, слышишь? – строго шепчу я, приникая к нему. Он укутывает меня полами куртки; вдвоём в ней тепло. Сзади нас охраняют высокие сосны, а перед нами – ограда парка, заросшая густым кустарником в сочных оранжевых ягодах. Нас никому не видно, и нам уютно.
Вот бы этот миг не кончался.
– …О чём молчишь?
– В школу неохота, – отвечает Авдей. – Одно радует: последний год каторги. Достало безделье…
– А потом?
– Работать пойду. Или в армию. А потом охранное агенство открою. А потом тебя замуж возьму, – спокойно говорит он.
Я поднимаю голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Авдей сохраняет спокойный вид, но крылья его ноздрей нервно подрагивают, а в горячих чёрных глазах таятся смешинки.
– А если не пойду за тебя?
– Куда ты денешься, – усмехается он и целует меня в кончик носа. – Я в сговор с твоими предками войду. И увезу тебя в горы, и будешь моих детей аятам учить! – притворно-грозно заканчивает он.
– Серьёзно продумал, – смеюсь. – Прям средневековье какое-то! А в какие горы увезёшь? В Уральские?
– В ближайшие, – улыбается Авдей и серьёзно добавляет: – Главное, чтобы ты хотела.
Я опускаю глаза. Наверняка он чувствует, как быстро бьётся моё сердце.
Авдей – это прозвище.
На самом деле он – Руслан Авдиев.
