Глава 1: Запах Гнили и Серебра
В хижине воняло смертью. Не свежей, а старой – вымоченной в уксусе болотной горечи, заспиртованной и припудренной солью и пылью мастерской. Воздух стоял густой, тягучий, словно суп из могильных червей. Дагаз сидел на табурете перед низким столом, заляпанным тёмными пятнами – то ли кровью, то ли ржавчиной, то ли чем похуже. Тусклый свет сального огарка, вставленного в глиняную плошку, выхватывал из полумрака его руки. Шрамы переплетались на них, словно корни болотного кипариса, покрытые сетью старых ожогов и свежих царапин. Пальцы двигались с ювелирной точностью. Костяным шилом он скоблил клык болотной гадюки, сдирая последние лоскуты высохшей плоти. Каждое движение, каждый нажим отзывался глухой, ноющей болью где-то в глубине костей предплечий – вечный «подарок» Чернолесского Крона. Там, под кожей, вдоль лучевых костей, сидели вмурованные фрагменты… чего-то. Не его. Покрытые гномьими рунами стойкости, жутковато гудящие перед бурей. Сейчас они ныли ровно, тупо, словно плохо затянутая струна.
Снаружи, за стенами из кривых, пропитанных тиной и смолой брёвен, Великие Топи дышали. Хлюпали. Вздыхали пузырями гнилого газа. Шелестели камышом, будто шептались о чём-то своём, чуждом. Дагаз слышал этот шёпот. Его уши слышали всё. В них стоял высокий, тонкий звон – ещё один «сувенир» алхимиков Крона, накачавших его в детстве экстрактами ночных хищников. Управляя им, он мог вычленять звуки по отдельности. Ноздри, истерзанные годами инъекций звериных желёз и вдыхания ядовитых паров, вздрагивали, вылавливая из густого болотного коктейля – сладковатой гнили ила, едкой медянки испарений, резкой мяты – что-то новое. Кислое. Тревожное. Как прокисшее молоко, смешанное со ржавчиной. Незнакомое. Чужое.
Он отложил очищенный клык в деревянную чашу с другими – дешёвый товар для торговцев или на рукояти ножей. Десять таких – и можно было выменять новую тетиву. Двадцать – на мешок муки, если торговец будет пьян и сговорчив.
Потянулся за глиняной кружкой на краю стола. «Болотный чай». Густой. Чёрный. Горький до спазмов в желудке. Заваренный на корнях и травах, которые лишь он знал, где искать. Он уже чувствовал на языке его вяжущую горечь, предвкушая, как она сожжёт горло и тяжёлым теплом разольётся в животе. Единственное спасение от мигрени, раскалывающей череп от обострённого чутья, и от мелкой, назойливой трясучки в руках – отголоска «Дара Белиза», вчерашнего эликсира, продлевающего выносливость ценой износа тела. Дагаз уже поднёс кружку к потрескавшимся губам, ощущая предвкушение хоть какого-то облегчения, как в дверь – низкую, сколоченную из грубых досок, покосившуюся на скрипучих петлях – постучали. Негромко. Но настойчиво. Три удара. Методично.
Дагаз замер. Кружка так и не коснулась губ. Он никого не ждал. Шкуродёры из деревушки стучали иначе – робко, с долгими паузами, словно боясь потревожить зверя в логове. Этот стук был чужим, уверенным. От него пахло страхом, потом крепкого мужика и… хлебом. Чисть. Ещё одна деревня.
Хриплый вздох вырвался из его груди. Заказ. Или беда. В этих проклятых топях разницы не было. Одно всегда вело к другому.
Входи! – прокричал он, ставя кружку неотпитой. Боль в висках ударила с новой силой.
Дверь с пронзительным скрипом отворилась, впуская полосу серого, болотного света. В проёме стоял староста Чисти, Игнат. Полный мужик в добротной, хоть и выцветшей рубахе и кожухе. Лицо, обычно самоуверенное, было бледным, с желтоватым оттенком болотной лихорадки, покрытым испариной. Глаза бегали, избегая смотреть прямо на Дагаза, скользя по закопчённым стенам, стойкам с натянутыми шкурами мелких тварей, банкам с мутными жидкостями, где плавали пугающие органы. Он поморщился от запаха, невольно зажав нос рукавом.
