Из всех привилегий взрослой жизни возможность вести судьбоносные разговоры – самая роскошная. Стоит от нее отказаться, и половина прелестей нашего с вами существования летит в «черную дыру». Не сбываются классные проекты, рушатся бизнесы, сходят на нет важные отношения, рвутся дружеские связи.
Как-то я пришла на укладку к своему мастеру. Мы общались с Машей еще со студенческих времен: много знали друг о друге и всегда с удовольствием вели взрослые разговоры о важном. Но в этот раз Маша была «совсем не Маша» – молчаливая, напряженная, что однозначно считывалось по рукам, спине, лицу и тяжести молчания. Оно было колючее, я бы даже сказала, оборонительно-нападающее – только попробуй тронь.
Прошли те времена, когда я могла сделать вид, что не замечаю внутреннего напряжения у собеседника, абстрагироваться и продолжать общаться как ни в чем не бывало. Сейчас я не пропускаю ничего: внимательно подбираю слова или вопросы для любого человека, обозначаю, что чувствую, проверяю предположения и помогаю выразить внутреннее состояние. Уверена, прочитав эту книгу, вы тоже будете гораздо быстрее и легче подбирать слова для своих мыслей, чувств и ощущений. А еще понимать, что на самом деле хочет выразить другой человек.
В общем, я больше не молчу, чем часто раздражаю и даже пугаю близких, которые приготовились присыпать свою боль «песочком». Поэтому я посмотрела на Машу и спросила:
– Что случилось?
– Все нормально, – буркнула она.
Ох уж это «все нормально», прикрывающее боль, напряжение, обиду и бог знает что еще. С недавних пор я категорически запретила эту фразу своему языку, чтобы не врать ни себе, ни другим. И больше на нее не ведусь ни в каких разговорах.
– Нормально – это когда нет явных признаков патологии, так что рассказывай про неявные, – улыбнулась я, а за мной и Маша. Ну слава богу.
– Вчера разговаривала со старшей, – выдохнула она удрученно.
Старшая дочь Маши живет в Москве, видятся они крайне редко, и даже разговоры по телефону для нее практически как живая встреча.
– И?
– Представляешь, она вдруг заявила, что я всегда была холодной матерью и никогда не вникала в ее проблемы.
– До психотерапевта, наверное, дошла, – пошутила я. – И что ты? Спросила, что она имела в виду и почему сейчас про это заговорила?
– Ничего я не спросила, свернула разговор. Мне ничего не хотелось выяснять и уж тем более оправдываться. Не хватало еще унижаться…
– То есть ты хочешь сказать, что на этом ваше общение закончилось? Ты обиделась и замолчала?
Маша молча отвернулась. Что тут скажешь, самое сложное в отношениях с детьми – это признать и осознать свою родительскую уязвимость. И тем более сказать об этом вслух. Большинство предпочитает обидеться на детей и тащить неприятный осадок с собой в старость, отжимая потом внимание и любовь у своих взрослых чад.
– Обиделась? – повторила я.
– Нет, просто неприятно. Да и с какой стати я буду про это с ней разговаривать? Нечего меня судить. Пусть скажет спасибо, что я ей все эти годы помогаю.
Маша закипала, не замечая, как ее руки все больше дрожали, движения становились нервными, а интонация все более резкой. Как-то не так мне представлялась укладка перед фотосессией.
– А ты видишь, что разговор на самом деле не закончен? Он идет полным ходом у тебя внутри. И у дочки, я уверена, тоже.
И тут Маша расплакалась, а значит, разговор не просто идет полным ходом, он буксует, проходит сложные препятствия и обязательно дойдет до кульминации, хотя вербально участники его завершили.