Трек первый.
"Да я даже не знаю, что там за дверью в лето!"
Девятнадцатое по счету двадцать шестое июня в своей жизни почти что меломан Серега Витальевич Смирной (или Серый, до официоза ему еще было далеко) начал с невероятного по своей продолжительности подъема с кровати, сопровождаемого кряхтеньем, оханьем, но, что самое главное, нытьем. В двушке, которую занимало данное тело со своей матерью и сестрой, такой уклад уже перестал вводить женскую часть населения в исступление, и первый час после пробуждения парень был предоставлен себе в полной мере. За это время он едва успевал встать, ибо спать получалось часов по пять. Свое совершеннолетие вчера он встретил на Инферно, о чем и был осведомлен нестройным, полусонным гулом "С др, Серый". Впрочем, за такую "наглость по отношению к семье" уже в час пополудни Серега сидел за праздничным столом, вкушая свой любимый оливье, и, как маленький мальчик, болтал своими длиннющими ногами от удовольствия.
Подарок обычно – это самая приятная часть дней рождений. Но была в стаде одна белобрысая овечка. Вот что ему могло не понравиться в ключах от дачи (с брелком-мишкой) и в благородно постаревшей акустической гитаре? Много чего, как выяснится позже. Он вообще-то сразу смекнул: мать просто опять взялась за старое. От сестры помощи не дождешься, конечно! В ее подневольных глазах читались лишь сочувствие, жалость и насмешка над старшим братиком. (Чуть в меньшей степени, справедливости ради. Впрочем, в достаточной, чтобы Серега про себя наговорил ей пару ласковых.)
В шахматах меньше вариаций ходов, чем случаев, когда гражданин Смирной проходил по делу "закапывания своего таланта в землю". Пять лет музыкалки проносились перед ним в кошмарах, которые вновь и вновь крутили образы бункера, которым, по сути, внесенный под основание родной гимназии юного виртуоза погреб и являлся; преподавателя по гитарному ремеслу, который, будто кобольд из подземелий, был страшен в гневе, но принести пользу он не мог в силу своей невероятно непедагогической природы. Но с куда более испуганным "Е-мое!" вспоминались сами гитарные потуги, когда по СТС начинались Смешарики, а в его квартире начинали раздаваться мотивы трижды проклятого "В траве сидел кузнечик". Столь упорные попытки выдавить очередные ноты из простой песенки оборачивались настоящим кошмаром. Мать выкручивала телевизор на максимум (во спасение), а самому младшему члену семьи оставалось лишь таить обиду на шестипалую скотину и на орущего очередную шутку Гарика Харламова.
Так семья и жила, пока наконец-то последний экзамен в подземелье не был сдан, учитель не забыт, а гитара не перестала совершать акты вандализма (возможно, из-за того, что в один прекрасный день мальчишка "случайно оперся" на неё, а та, неприятно бряцнув, роль подпорки играть не согласилась). На каждом это отразилось по-разному: мать почему-то уверовала в божественные способности своего сына к игре, сестра же Алиса сразу подписала с братом договор о "бесконечной тишине", по которому каждое превышение уровня децибел со стороны Смирного С.В. позволяло Смирной А.В. этот самый уровень превысить вдвое, дабы оповестить провинившуюся сторону о нарушении (впрочем, Серега сам был рад прекратить этот водевиль, что сблизило его с сестренкой еще больше). Сам же маэстро понял, что при следующей встрече с гитарой на пустой дороге живым уйдет только один. А ног у гитары не наблюдалось.
И вот картина маслом. Застывшая в руке ложка праздничного салата, сияющая самым ярким блеском от своей упомрачительной идеи Людмила Ивановна и сестра, раздираемая одновременно и сочувствием, и смехом, и страхом, ибо снова слушать эти гитарные конвульсии будущей одиннадцатикласснице ой как не хотелось. Сейчас мы попробуем проследить за всем спектром эмоций Сереги, итак, буквально на минутку вернемся назад:
