Когда вселяешься в человека, самое трудное — это преодолеть
начальное сопротивление.
— Э, парни! Вы куда?! Тут занято! — орет его защитный механизм
на моих пси-агентов.
— С дороги ушел, дедуля, — огрызаются пси. — Теперь это наша
тушка.
Механизм пытается заблокировать вход, но делает это, ясен пень,
механически. Без выдумки. Он же механизм. Отчего первая же волна
сносит оборону практически мгновенно.
В этот момент человек замирает, не понимая, что происходит у
него в голове.
А в голове у него происходит революция. Агенты разбегаются по
его сознанию, занимая почту, телефон и телеграф. То бишь, уровень
информации, уровень анализа и уровень принятия решений.
Его мысли носятся в беспорядке туда-сюда, мешаясь под ногами.
Агентам приходится их расталкивать, тормозить или аннигилировать.
Голова у человека постепенно становится пустой, как барабан.
Тогда за первой волной приходит вторая, а там и третья. Вторая
на всякий случай блокирует подсознание, чтобы оттуда, не дай бог,
чего не вылезло. А третья берет под контроль двигательные
функции.
Всё. Захват произведен. Теперь это мое тело.
Предыдущий хозяин загнан в черную дыру между рассудком и свалкой
ненужных воспоминаний и сидит там, как в зиндане, окруженный со
всех сторон охранными импульсами. Он может еще пригодиться. Точнее,
его память.
Я оглядываюсь.
Шевелю пальцами, привыкая к новому носителю.
Мое прошлое тело валяется тут же, в грязной луже у стены
тоннеля. Оно жирное, неповоротливое и одышливое. Я по нему скучать
не буду. Новое, хоть и выглядит старше, зато жилистое и
мускулистое. Самое то для беготни от Хранителей.
Я прислушиваюсь.
Гремит над головой автотрасса.
Где-то рядом гудит трансформаторная будка.
Зудят насекомые.
Впереди шелестят по гравию шины подъезжающего автомобиля.
Свет фар мажет по заплесневелым стенам. Свет фар и красно-синие
отблески полицейской «люстры».
— Гребаные фараоны, — бормочу я вслух. Голос у меня теперь
старческий, пропитой и надтреснутый.
Путь вперед перекрыт.
Путь назад тоже. Хранителей пока не видно, но они рядом.
Два темных силуэта появляются в светлом полукруге выхода из
тоннеля.
Один из копов направляет на меня луч фонаря.
— Эй, бомжара! — кричит он. — Стой на месте!
Это он мне? Это я бомжара?
Только сейчас замечаю, что одет в грязные, рваные, вонючие
тряпки. Так низко я еще не опускался.
Полицаи подходят ближе. Они стандартные. Как в сериалах и
анекдотах. Один крепкий, другой тощий. Один опытный, другой
молодой.
Молодой презрительно корчит морду и зажимает нос. Крепкий жует
пончик и радушно улыбается.
— Привет труженикам свалки и помойки. Давно здесь ошиваешься?
Толстый мужик не пробегал?
— А?! — включаю я дурака. — Чего?
— Лысого жирдяя, говорю, не видел? Он должен был сюда
свернуть.
— Ну, так это... Того самого...
— Ясно. Уже зенки залил.
— Инспектор, — зовет молодой. Луч его фонаря освещает лежащее у
стены мое бывшее тело. Сверкают золотистые искры на дорогом
костюме. — Кажется, наш пациент.
Старший коп склоняется над толстяком и переворачивает его на
спину. Вглядывается в испачканную рожу с пятью подбородками.
— Это он, — прикладывает два пальца к шее. — Живой. Но в
отключке, — смотрит на меня. — Ты его зачем вырубил? Ограбить
хотел?
Я делано отшатываюсь, взмахивая руками.
— Да вы что, начальники! Да ни в жисть. Этот бежал, бежал. А
потом упал. Споткнулся, наверное.
— Споткнулся, говоришь, — бормочет старший, оглядываясь по
сторонам.
— Споткнулся. И головушкой приложился. Теперь лежит. Граждане
полицейские, ему, наверное, в больничку поскорее надо.
Старший достает рацию.
— Первый, прием. Мы нашли его. Пятый квадрат. Технический
тоннель под трассой.
Треск помех. Тихий безжизненный голос:
— Что говорит?
