Завернув за угол дома и оказавшись, таким образом, на нужной ему улице, Георг остановился, словно не решаясь продолжить путь по брусчатому тротуару. Этот тротуар, эти каменные глыбы, заботливо уложенные под ноги прохожим несколько веков назад, слишком многое повидали за время своего существования, чтобы можно было топтать их пыльными ботинками просто так, не испытывая ни капли уважения к свидетелям истории.
Молодой человек присел на корточки, не обращая внимания на косые взгляды редких прохожих.
– Таких, как я, вы видели немало, – чуть слышно проговорил Георг, коснувшись кончиками пальцев прохладных камней. – Они шли вперед, уверенные в себе, смелые, готовые бросить вызов всему миру. Обратно… они тоже шли. Уже не такие бодрые и решительные. И не все.
Георг вздохнул и добавил:
– По-вашему, это должно меня пугать?
Брусчатка ничего не ответила молодому человеку.
Георг встал. Пробежался взглядом от своих ботинок вдаль, туда, где темно-серое, местами коричневатое, местами поросшее пучками жухлой травы полотно сменялось другим. Оно тоже было серым и местами коричневатым, но поскольку относилось не к рядовой улочке, а к центральной городской площади, выглядело ухоженным и аккуратным. Ухоженным и аккуратным казалось и здание, возвышавшееся во главе площади, в которую упиралась старая улочка и куда направлялся молодой человек.
В просвет между домами Георгу была хорошо видна центральная башня здания, увенчанная шпилем с флюгером в виде стрелы, на оперение которой гарцевал конь. Похожий гарцующий конь был изображен и на циферблате башенных часов, чьи золоченые стрелки показывали половину двенадцатого. До начала собеседования у Георга в запасе было достаточно времени, чтобы не спеша преодолеть остававшиеся метры до белоснежных ступеней высокого крыльца.
Георгу не раз доводилось бывать на центральной площади города. В выходные дни здесь неизменно проводили ярмарку. Да и в будни, когда на улице стояла солнечная погода, сложно было отыскать лучшее место для прогулки, чем аллея фонтанов в тени могучих платанов. Приятно было посидеть в теплый день на лавочке и почувствовать свежий ворох водяных пылинок на румяных щеках, съесть мороженое или выпить стаканчик холодного лимонада.
В такие счастливые, безмятежные дни совсем не хотелось вспоминать историю любимого горожанами места. Ни к чему в такие дни было думать о драмах, прежде нередко разыгрывавшихся на площади, о боли, проливавшейся кровью и слезами на брусчатку, о страданиях телесных и душевных, не обошедших стороной ни одну городскую семью. Ни к чему было думать, что с тех дней не прошло еще и сотни лет. Что простая поездка за пределы столичного региона могла стать возвращением в то ужасное время. Ведь слезы и кровь высохли лишь на этой брусчатке.
Молодой человек покачнулся и остановился в тени последнего на улице здания. В голове помутилось от не вовремя пришедшего осознания. Удивительно, почему прежде Георг никогда не понимал истинного назначение парка, чуждого центральным площадям иных европейских городов?!
– Маска, созданная, чтобы скрыть уродливое лицо, но бессильная хоть немного приукрасить мрачную душу, – Георг вздохнул.
Минутная стрелка часов на башне переместилась к девяти, и Георгу пришлось покинуть свое тенистое убежище. Опустив голову, чтобы солнце не слепило глаза, молодой человек пересек площадь по кратчайшему пути, минуя спасительную, но многолюдную тень.
Перед ступенями главного крыльца здания, куда он следовал, Георг сделал третью и последнюю остановку. Впрочем, не уважение и не скорбь на сей раз стали причиной промедления. Впервые пойдя на поводу чувств, а не разума, Георг неожиданно осознал: жизнь человека определяется вовсе не его возможностями, как принято считать.
