«Не болтай с мертвецами», – сказала мне как-то бабка Магда.
Не помню, чтоб когда-нибудь прежде мы с ней разговаривали. Она всегда носила с собой облезлое чучело своего кота, вплетала в волосы уродливые бумажные цветы и пахла прокисшим молоком. Бабка Магда была сумасшедшей.
Поэтому, когда она вдруг схватила меня на улице за плечо, я испугалась.
– Не болтай с мертвецами. Пока не успокоятся, не болтай. Их это только злит, – шептала она, пихая мне в руку один из своих мятых цветков.
В десять лет дети готовы поверить во многое, даже в то, что с мертвецами можно поговорить. В иных обстоятельствах я бы, возможно, с удовольствием обсудила что-то такое, вот только в тот момент единственное, чего мне хотелось, это вырваться и сбежать от ненормальной старухи.
Так я и сделала.
Это было очень недальновидно с моей стороны. Девять лет спустя я жалела, что не расспросила Магду подробнее.
***
День, когда меня предали и продали, начинался обыденно – я поцапалась с Одеттой Верден – дочкой нашего градоправителя и моим закадычным врагом.
– Видела? – Продемонстрировала она расшитые янтарными бусинами сапожки, раздражающе ухмыляясь.
Недосказанное «тебе о таких и не мечтать» красноречиво повисло в воздухе. Меня всегда поражала убежденность Одетты, что мне не наплевать на ее цацки.
Чем она каждое утро занималась в городской управе, оставалось для меня загадкой. Я-то помогала отцу, служившему здесь писарем: заправляла чернильницы, чистила перья, носила туда-сюда всякие бумаги. Одетта же не работала ни дня в своей жизни. Полагаю, есть шанс, что она приходила только ради того, чтобы меня позлить. Вот и в этот раз мы с ней столкнулись на крыльце здания, прямо под бронзовой табличкой «Управа города Вельм».
– Сорочье гнездо ограбила? – Сапоги были красивые, даже очень. Однако признаваться в этом вслух я не собиралась.
– Да что бы ты понимала! – Одетта одарила меня жалостным взглядом. – У бедняков совершенно нет вкуса. Ну еще бы: половой тряпкой наготу прикрыть уже за счастье.
Мой отец получал хорошее жалование, так что наша семья жила в достатке. Тем не менее, одно платье Одетты стоило как весь мой гардероб, с этим не поспоришь. Ну и что? Крепкие надежные ботинки и практичная удобная одежда устраивали меня куда больше ее расфуфыренных нарядов.
– О да, у сорок, зато, он есть. Обмажься уже смолой и вываляйся в перьях. Доведи подражание им до абсурда.
Я уж и не помнила, с чего началась наша вражда. Одетта, скорее всего, тоже. Однако это совершенно не мешало нам портить друг другу кровь при каждом удобном случае. Мы обе не скупились на шпильки и оскорбления, однако была одна тема, которой мы никогда не касались в своих нападках – внешность. По нелепой шутке природы мы были пугающе похожи.
Лет этак в восемь я наврала Одетте, что мы с ней сестры-близнецы, просто ее мои «нищие» родители младенцем продали бездетному градоправителю, чтобы не умереть с голода. Она убежала в истерике, однако спустя пару дней, торжествуя, явилась ко мне со своей версией истории. Согласно ей, прадед Одетты был ужасным бабником, чьих любовниц перестала считать даже его супруга. Скорее всего, какая-то из моих прабабок входила в их число, о чем никто не подозревал до самого моего рождения. И моё лицо «является свидетельством тайного греха этой падшей женщины». Да, это почти дословная цитата. Ненавижу эту стерву.
Уж не знаю, у кого язык повернулся рассказать восьмилетней девочке грязные подробности личной жизни ее прадеда. А вот в саму эту историю я была склонна верить: она многое объясняла. И нашу схожесть, и то, что мой отец вдруг получил хорошую должность в управе, и даже тот факт, что градоправитель ни разу не пытался меня наказать за все наши склоки с его обожаемой дочерью.
