Первые десять минут после отбоя я всегда, вопреки распорядку дня, сижу на подоконнике нашего плохо освещенного, надоевшего до чертиков, кубрика и смотрю в окно. Небо темнеет здесь не полностью из-за низких плотных облаков, плывущих над крышами зданий воинской части. Звуки ночи глухие, сдавленные, как стон уставших до полусмерти курсантов, которые ворочаются на узких койках. Астронавигационная школа на перевалочной планете Сори, немом обитателе Солнечной Системы, завершила еще один бессмысленный день.
Через неделю нас закрывают. Формально проведут досрочный выпуск – и на свободу, которая обернется для каждого дорогой в один конец. Мы – тренировочный полигон универсальных солдат, выполняющих самую черную работу для сильных мира сего.
Вторые сутки с востока дует холодный влажный ветер – предвестник многомесячного ливня. Квараны, квантовые метеогенераторы, настроены таким образом, что пик непогоды приходится на время ежегодных выпускных экзаменов. Считается, что кваран реагирует на малейшие изменения нашего физического и психического состояния, усложняя прохождение тестов. Никто не сомневается, что легким досрочный экзамен не будет.
– Не считается, а так и есть. Только что с этим делать – непонятно.
Это Мелкий. Смыслящий в точных науках и криптографии нормис, мой сосед по кубрику. Дотошный, но дружелюбный. И нытик. Я не переношу нытиков, поэтому я сижу в проёме открытого настежь окна и жду, когда он заснёт.
С дальней койки поднимаются и обрывают его на полуслове:
– Спокойной ночи, Мелкий. Не ной.
Он засыпает быстрее, чем я успеваю вставить что-нибудь этакое. Мне тоже хочется спать. И тоже страшно. Поблескивает стальными трубками кваран, который виден из окна кубрика – зеленоватые молнии бегают по его округлым бокам. Воздух разрежен. Дышать трудно. Я давно забыл, что такое спокойствие. Торчу здесь с раннего детства – космолет моих родителей разбился на подлёте к Сори, зайдя за горизонт событий. Расследуя инцидент, сорийцы говорили, что пилот перепутал не отмеченную в атласе черную дыру с кротовой норой. Она теоретически допускает выход из червоточины и возвращение на Землю, но чуда не случилось. Мои родители не вернулись. Мне было одиннадцать, когда Виктор – директор школы и мой приемный отец – познакомил меня с результатами расследования. Первые несколько лет я в них верил.
Но мои однокашники вообще попали сюда по-другому. Земля давно ввела генетические тесты на способности, однако престиж военной службы по-прежнему настолько высок, что для нее сделали исключение. Недобора в нашу школу не бывает – экспедиции, которые здесь гуманно называют исследовательскими, нужно кому-то обслуживать и снабжать, земляне для этого вполне годятся. С Земли забирают лучших, однако сорийский выигрыш в генетическую лотерею намного крупнее. Прирожденные воины, хоть и полные скоты: без оружия я никогда не покидал закрытую военную базу, где размещалась астронавигационная школа – за это можно поплатиться жизнью. Сори в целом – та ещё дыра, подозреваю, отданная моему отцу в наказание. Добровольно я бы на ней никогда не остался.
Я отобрал у Мелкого куцую застиранную подушку, чуть получше, чем у меня, (он даже не пошевелился), устроился поудобнее на жесткой кровати и начал прокручивать в голове начало дня. Сегодня все пошло не по плану, хотя раннее утро четверга ничем не отличается для нас от других одинаковых дней на этой планете. В сероватых холодных сумерках не видно лиц, разговоры вспыхивают и гаснут, как сигнальные огни высоченных наблюдательных вышек. Нас ждал самый обычный кросс: построение, выход за ворота, подключенные к энергополю Сори зашифрованной сетью невидимых проводов, получасовая пробежка до Пустого Кургана, построение, возвращение. Трижды в неделю мы бежим к вполне конкретной цели: чтобы лучшие из нас были отобраны в экспедиции. Многие из этих экспедиций не возвращаются, но это не останавливает ни курсантов, ни их родителей.
