Deus ex machina

“В каком-то смысле, природа победила человека. В том числе, его собственная природа.

Чем больше мы пытались превратить планету в комфортный и безопасный Рай, где нет ни смерти, ни болезней, тем дальше оказывались от цели и тем меньше понимали, какова она, эта цель. Все больше людей оказалось в Аду из строительного мусора, копившегося от попыток воссоздать Эдем.

Да только все позабыли, что Эдемский сад с его двумя первыми обитателями не был ни эгалитарным, ни комфортным с точки зрения обывателя эпохи высоких технологий.

Нужно очень много денег, чтобы отгородить себе настоящий личный Эдем на каком-нибудь удаленном острове, где еще видны звезды и слышен голос живого Бога, а не того дешевого идола из оптоволокна, созданного тогда, когда Золотой телец оказался не по карману большинству.

Великие картины? Скульптуры? Бессмертные произведения искусства? Они наскучили после того, как роскошь поговорить с ними наедине стала недоступной. Кому нужно селфи на фоне других туристов, делающих селфи с Джокондой? Кто захочет видеть картину Моне, облитую супом или краской ради тщеславия бездарей, которые прикрылись очередной повесткой?

А потом пришли болезни. Вернее, они никуда и не уходили, изменилось отношение к ним. Когда-то чума выкашивала половину города. Досадно, но явно не повод менять уклад жизни всей страны или мира. Теперь же мир стал настолько мал и тесен, что непонятный чих в Азии заставлял прятаться по домам всю Европу на месяцы и годы. Люди, и так изрядно подзабывшие цвет неба, и вовсе переставали стремиться его увидеть. Надоело. Свет экрана ближе, ярче, дешевле, безопаснее. Как стекляшки отличаются от бриллиантов отсутствием недостатков, так и оптоволоконные радости сильнее били по струнам восприятия. Когда струна рвалась или грубела настолько, что переставала чувствовать, приходили новинки. Их ждали, на них подписывались, за них переплачивали в надежде догнать этот привкус неизведанного, в надежде на то, что откроется еще одна струна, еще одно дыхание, желание жить и жить без боли принятия решений и ответственности. Когда новинки кончались или переставали работать, приходили наркотики. Дороже или дешевле, сильнее или слабее. За ними шла смерть. Добровольная или случайная. Смерть, которой никто так и не понял, не перестал бояться, не избежал.

А еще была война. Долгая и непонятная, убившая многих и уничтожившая значительную часть культурного наследия, но не сделавшая мир лучше, чище или свободнее. А может быть это было несколько войн? Кто теперь вспомнит. Правда после них исчезли государства в привычном понимании, но едва ли и это было благом.

А еще был ИИ, искусственный интеллект, или те големы, которые назывались этим словом. Машины были слишком дороги, чтобы заменить физический труд, но достаточно дешевы, чтобы заменить большую часть врачей, учителей, архитекторов. Бедные ходили в школы, где их обучали машины, жили в домах, построенных машинами и лечились у машин. Они слушали музыку, созданную машинами, машины же их погребали. У богатых были элитные педагоги, композиторы, актёры, доктора, их дома строили настоящие каменщики и даже эпитафии на их могилах были написаны настоящими поэтами.

А еще богатые очень хотели обмануть смерть. Они искали средства против нее в своих стареющих клетках, пытались заставить их делиться снова и снова. Но в результате создали только еще несколько новых болезней, мафиозных групп и городских легенд. А планета тем временем становилась беднее и беднее. Ее ресурсов уже не хватало на удовлетворение желаний постиндустриального общества, хотя население и сокращалось уже не первый десяток лет.