Я стояла как приличествует благовоспитанной Fräulein, слегка
опустив голову и потупив глаза, сложив руки на животе чуть ниже
пупка – правая ладошка прикрывает левую. Рядом топталась Барбел,
изображавшая мою суетливую тётушку в такой далёкой степени родства,
что и не сосчитаешь, а за спиной парил дух покойной княгини,
приходящейся моему новому телу много раз прабабкой и бубнившей
прямо в мозг:
– Напрасно мы сюда приехали. Надо было другой план возвращения
титула и замка придумать. Ничего хорошего для меня здесь не будет.
Обрызгают святой водой, перекрестят серебряным символом веры и
отправят в послесмертие. Не дождусь я внуков, – и носиком так
«хлюп-хлюп».
Вот как она умудряется вздыхать, не имея лёгких, изображать
слёзы, не имея слёзных протоков? Ничего физического в ней нет –
одна эктоплазма, но может же. Гениальная актриса!
– И как вам удалось получить рекомендательное письмо от самого
короля? – отложив лист, изукрашенный вензелями и печатями, спросила
мать-настоятельница, снимая очки в тонкой золотой оправе.
Редкая и крайне дорогая вещица, нужно сказать. Мало кто может
себе позволить сей артефакт. Хоть и без магического вливания, но
жители этого мира относятся к оптике благоговейно. Ещё бы! Смотришь
в трубу и видишь далёкие предметы словно рядом они, надеваешь на
нос кругляши стеклянные – и картина, только что расплывавшаяся
перед глазами, становится чёткой и ясной.
Как я поняла, в Циналии изготовлением оптики никто не занимался,
а везли бесценные вещицы с каких-то южных островов.
Пока я с интересом рассматривала очки монахини и размышляла о
том, что стекловарение очень даже прибыльное дело и стоит взять это
на заметку, Барбел расшаркивалась в многословных объяснениях:
– Девочка моя два года назад полной сиротой осталась.
Родители-то её со старшими детьми в гости ездили к соседям-баронам,
а когда назад возвращались, мост обрушился – ливни в ту пору были
сильные, если помните, сваи и подмыло. Карета перевернулась в
бурный поток, унесший жизни четырёх человек разом. Там ещё какие-то
слуги были, возница, лакеи на запятках, но кто их считать будет?
Веруша приболела тогда, и её дома оставили, так и смогла живой
остаться. Жива-то жива, да только мала больно земли наследовать.
Герцог назначил ей опекунскую семью. Ну чтобы леди женским
премудростям обучала, а лорд бы за хозяйством приглядывал. Только
кому чужие дети нужны, когда свои есть? Уж не знаю, что задумали
эти опекуны, только жила Верена в собственном доме как последняя
подёнщица, выполняя самую грязную и тяжёлую работу. Поверите,
матушка, за два года ни одной новой вещицей девочку не порадовали:
из платьев выросла, башмачки стоптала. Хорошо я, проезжая мимо,
решила навестить сиротку. Как увидела её бедственное положение, так
едва чувств не лишилась. Наследница древнего рода, хозяйка
бескрайних полей – хуже Золушки из сказки. Чуть не тайком вывезла
девочку из замка и прямиком поехала ко двору, благо что Государь
вернулся в столицу из летней резиденции. Хотела броситься в ноги и
вымолить для сироты лучшую долю. Но кто меня пустит, когда там
очередь просителей на много месяцев вперёд расписана? Хорошо, что
случайно столкнулась в парке с госпожой Барбел. Знакомы мы с ней по
юности были, не один вечер за карточным столом провели. Обсказала я
ей горе наше, и пообещала она помочь. Велела поселиться в скромной
таверне и зайти к ней через несколько дней. Как уж она Его
Величество уговаривала, я не знаю, но при встрече вручила мне
рекомендацию для Веруши в ваш монастырь, мать-настоятельница. Ну мы
и приехали.
Монахиня, слушавшая мою наставницу с истинно ангельским
терпением, смела незаметную крошку со стола и спросила:
