Глубоко вдохнула морозный воздух, наслаждаясь его хрустальной
чистотой. Мелкими шажками прошла по кругу, любуясь снегом,
облепившим ветви деревьев, хрустящим под подошвами моих валенок.
Задрав голову, смотрела, как из светло-серой небесной пелены на
меня, на окружавший лес, на полянку, на которой стою, планировали
большие сероватые хлопья. Чем ниже опускались они, тем светлее
становились, а упав на рукав тулупчика, казались обрывками
белоснежного кружева, разодранного кем-то высшим на миллионы частиц
и выброшенного за ненадобностью. Когда я остановилась и перестала
топтаться, стало так тихо, что было слышно шуршание снежинок,
касавшихся друг друга в полёте. Почти каждый день хожу на эту
полянку слушать лес и снег. Узенькая тропинка в триста шагов от
ворот до малюсенького пятачка утоптанного снега и назад — мой
привычный маршрут для прогулки.
— Агуня! Агуня! — донесся зов кота.
Филипп предпочитал совершать свой недолгий променад на высоком
крыльце избы, в которую мы заселились две недели назад, а не
шастать по глубоким рыхлым сугробам. Еще он очень не любил, когда я
исчезала из виду, а полянка хоть и была недалеко, но из-за деревьев
не была видна.
«Иду!» — отправила ментальный посыл котейке, но пошла не назад,
а чуть в сторону, к густым зарослям смородинника.
Поклонилась кустикам в пояс и попросила разрешения срезать
немного побегов, чтобы отвар душистый сделать. То ли ветерок
пробежал по полянке, то ли и впрямь смородина дала «добро», но
качнулось несколько веточек, стряхивая с себя снег. Их и срезала
захваченным острым ножичком, оставляя почки для выгонки новых
побегов.
— Ну что ты раскричался как маленький? — ворчала я на фамильяра,
обметая веничком снег, налипший на валенки. — Куда я от тебя
денусь?
— Лес кругом. Скоро темнеть начнёт. Придут мороки и волки. Мне
страж наказывал присматривать за тобой.
— Пусть придут. Ограда у нас крепкая, ворота я заперла, крыльцо
охранным заклятьем закрыла. Занавесочки задёрнем, светлец запущу, и
будем... Чем ты хочешь заняться, котофеич?
— Услышать, наконец-то, как ты до жизни такой докатилась.
Наивно полагала, что перенос случится сразу после моего согласия
и, оставшись наедине с Филиппом, смогу выплакаться, облегчая душу.
Оказалось, что всё непросто. Моему разочарованию не было предела,
когда узнала, что необходимо пройти курсы и сдать экзамены
наблюдателя с адаптацией к местным условиям. Подготовкой занимался
старший уполномоченный межгалактической тайной стражи лэр рес Плой
лично. Наверное, потому, что я наотрез отказалась встречаться с кем
бы то ни было еще. Мою русскую лексику и речевой стиль пришлось
корректировать, чтобы соответствовать духу времени.
— Иначе тебя народ местный не поймёт. Да и ты их тоже, —
объяснил Инк, облегчая мне головную боль после очередного сеанса
гипноурока. — Обычаи, традиции и ритуалы, чтобы не путала. Вдруг на
тризне попросишь гусляров плясовую исполнить.
Обязательным знанием наблюдателя был и пантеон местных богов,
которые не сидят себе где-нибудь на острове Буяне, а промеж людей
крутятся. Хоть я и была старательной ученицей, но надеялась, что
старенькую, страшненькую, хроменькую бабушку никто из высших
визитом не осчастливит. Нет у меня желания с ними лично
знакомиться. Но самым неожиданным было изучение технического
устройства избушки и средств передвижения.
— Изба и есть изба. Четыре стены, печь, труба, окно. Что там
изучать? В какую сторону двери открываются, что ли? — ворчала,
открывая толстенную книгу под названием «Инструкция по эксплуатации
ИС-4(У)». — Эта аббревиатура что-то значит или понтов ради?
— Изба Стационарная. Четыре — количество жизнеобеспечивающих
агрегатов, стилизованных под опоры. «У» — усовершенствованная, —
ответил мой инструктор. — Отвыкай от сленга, туристка. Переходи на
адаптированную речь.
