Саркайн
Я слышал нежное девичье пение. Чудесные звуки доносились сквозь
пелену забытья, из которого я не мог вырваться, как ни пытался.
Этот голос проникал глубоко в меня, в самые потаенные уголки души,
не позволяя окончательно провалиться в черноту, которая окутывала и
норовила поглотить полностью.
Не знаю, как долго я держался за этот голос, как за красную
нить, что не давала затеряться во мгле, но постепенно стал
различать мелодию и отдельные слова. Когда-то, очень давно, как
будто в прошлой жизни, мама пела мне эту старинную колыбельную. Я с
трудом разлепил глаза и тут же закрыл: слишком ярким показался свет
факелов.
Девица, словно кошка, все мурлыкала себе под нос старинный
мотив. Я предпринял еще одну попытку взглянуть на обладательницу
волшебного голоса. На этот раз удалось различить хрупкий силуэт и
густые светлые волосы, которые мягкими волнами стекали по плечам и
спине, отражая огненные всполохи.
Она стояла, отвернувшись от меня, перебирая какие-то склянки на
грубо сколоченном деревянном столе. Я скосил взгляд в сторону,
пытаясь понять, где нахожусь, а еще лучше — как сюда попал. Со всех
сторон меня окружали холодные каменные стены. Попытался
пошевелиться — тело в нескольких местах пронзила дикая боль. Я
застонал и затих.
Незнакомка обернулась ко мне, на ее хорошеньком лице застыло
выражение удивления или даже испуга. Она прижала руки к груди, как
будто не ожидала, что я очнусь.
— Не бойся, я тебя не обижу! — хотел сказать, но вместо этого из
горла вылетел только беспомощный сип, едва походивший на речь: во
рту все пересохло.
Девица кинулась в сторону. Сначала я подумал, что она сбежала,
но через несколько мгновений та снова оказалась передо мной, держа
в руках кубок. Она приподняла мне голову и молча приставила кромку
к моим губам. Не разбираясь, что за напиток внутри, я стал так
торопливо и жадно глотать, что закашлялся. Это была чистая ледяная
вода. Она скользнула по разгоряченному нутру, охлаждая его и
принося покой.
Я с удовлетворением откинулся на что-то мягкое, только сейчас
поняв, что лежу на узкой кровати, а руки и ноги закованы в толстые
стальные кандалы! Дернулся всем телом, чем переполошил незнакомку:
она отшатнулась от меня и отошла на несколько шагов. Меня же
насквозь пронзила такая яркая вспышка боли, что в глазах поплыли
белые звездочки, а потом помещение на какое-то время погрузилось во
мрак. Я тяжело дышал, пережидая приступ и всем существом желал,
чтобы пульсирующая острая боль, которая пришла сразу отовсюду, хотя
бы немного притупилась.
— Лучше не двигайся, будет только хуже, ты еще слишком слаб, —
наконец сказала хоть что-то светловолосая. Ее голос, неожиданно
довольно низкий и бархатистый, полился на меня медовым сиропом, как
будто даже боль немного притихла. Но я на это не купился, знал, что
она, словно хищник, затаилась, чтобы выскочить и напасть на меня в
тот самый момент, когда я буду меньше всего этого ожидать.
— Что случилось? — спросил я.
Но загадочная собеседница молчала, лишь разглядывая мое лицо
большими серыми глазами с лавандовыми полосами на радужках. Такие
странные глаза, такие настороженные… Она столь внимательно
вглядывалась в каждую мою черту, глядя то в один глаз, то в другой,
то переходя на нос и губы, а потом снова по кругу. Она как будто
собиралась рисовать портрет по памяти. Этот ее взгляд приятным
холодком шел вдоль позвоночника и одновременно заставлял меня
желать отвести свой. Вот только я не мог себе этого позволить. Не
знаю почему, просто не мог, не привык уступать, наверное.
Беда была в том, что я не понимал, кто я.
Силился вспомнить, как получил несколько, судя по всему,
серьезных ранений в грудь и живот, но память словно застилал густой
предрассветный туман, и я продирался сквозь него, хотя череп от
таких попыток пытался лопнуть и разлететься на мелкие острые
осколки. Кажется, головой я тоже здорово приложился…
