Пасторша дорого бы дала, чтобы понять, что происходило в голове Элли, её дочери. Девочка была поразительно серьёзна, росла очень быстро и с каждым днём становилась нелюдимее. Отца и мать она избегала одинаково… Относительно отца, это было пожалуй понятно, так как у него вошло в привычку дразнить Элли насмешками, но мать ведь делала все, чтобы получить доверие ребенка, и была с нею ласковее, чем когда-либо.
Труднее всего стало заставлять девочку обедать за общим столом. Она упрямо уклонялась от этого, и ни лаской, ни строгостью нельзя было переломить её упрямства. Случалось, что она исчезала из дому перед самым обедом и не оказывалась ни в саду, ни во дворе. Лишь под вечер находили её спящей где-нибудь в самом неожиданном месте, в лесной чаще или среди полей. В таких случаях мать принуждена была бранить её, но это вело только к дальнейшему отчуждению между ребенком и родителями.
Священник не замечал нравственной перемены, совершившейся с его недавно еще резвой и веселой дочерью. Он замечал только, что она часто не являлась к обеду, приписывал это небрежности и бранил её, когда был не в духе, а когда бывал настроен весело, подшучивал над нею, что принималось ею, как издевательство.
Больнее всего казались ей отцовские шутки при гостях. А он, как нарочно, неизменно начинал мучить её, как только за столом бывали чужие люди.
– Ну, сколько платьев ты изорвала сегодня? – спросил он однажды Элли за ужином при чужих.
– Я не рвала… ни одного.
– Разве ты не лазила куковать на деревья?
– Нет…
– Видите ли, наша Элли в сущности птица! У нее недостает только крыльев, но может быть и крылья еще вырастут!
Гости смеялись вместе с пастором, но мать с беспокойством поглядывала на Элли, лицо которой точно окаменело. – Она птица, да! – продолжал отец. – Она из породы кошек… Она так часто кукует на наших деревьях, что люди начинают спрашивать, нет ли у нас ручной кукушки. – Ты бы прокуковала, Элли, чтобы похвастаться перед гостями. – Передай-ка мне корзину с хлебом.
Элли осталась неподвижна.
– Передай же папе корзинку, Элли! – заметила мать.
Девочка упрямо смотрела в свою пустую тарелку и не пошевелила пальцем.
– Ты спишь, что ли? – прикрикнул отец. – Передай же мне корзинку…
– Пошла вон! – распорядилась мать и сама передала отцу корзину.
Элли встала и так резко отодвинула стул, что он с шумом полетел на пол. При этом отец рассердился и с трудом удержался от желания ударить кулаком по столу, а потом, после ухода дочери из комнаты, сердито пыхтел и кидал гневные взгляды пасторше. Гости были сконфужены и не знали, о чем заговорить…
Когда гости уехали, мать пошла в комнату отца. Он все еще был сердит и молча попыхивал из своей трубки, шагая из угла в угол.
– Она не переносит насмешек при чужих, – сказала пасторша. – Тебе бы следовало прекратить это поддразнивание.
– Не переносит? Скажите пожалуйста! Нет, пусть научится переносить! Этакая девчонка… Неужели ты полагаешь, что такое поведение прилично?.. Да еще в присутствии русских?
– Я этого не говорю, но…
– Еще бы ты говорила! Порядочная мать должна позаботиться о том, чтобы её дочь не была дерзка против родного отца. Неужели нельзя справиться с такой девчонкой?.. Непонятно, как это ты переносишь!.. В конце концов придется мне самому заняться ею. Её воспитание крайне запущено.
– Но нельзя же издеваться над ребенком!
– А что, хвалить её за шалости, что ли?
По своему обыкновению пастор, не любивший таких объяснений, оборвал разговор, не дождавшись ответа, и вышел из комнаты. А мать отправилась пожурить Элли, намереваясь в угоду мужу быть на этот раз построже, но в душе сознавая, что делается совсем не то, что следовало.
Не так-то легко поступать справедливо и разобраться в том, что послужит ребенку к лучшему! В свое время пастора воспитывали точь-в-точь, как теперь воспитывалась Элли. Теперь её мучили сомнения, было ли такое воспитание к лучшему, и не следовало ли желать совсем другого? Может быть, было естественнее предоставить девочке больше свободы и позволить ей бегать, играть, лазить и мечтать, как требовала того природа. А может быть, наоборот, следовало во-время заглушить в ней проявляющееся свободолюбие. Так поступили с нею самою, когда она была ребенком, и может быть в самом деле необходимо искоренять таки чувства?..
