– Боже, ну и запах! – возмутилась Мина, огибая угол дома, – Тут что, где-то нелады с канализацией?!
– Да тут везде с ней нелады, – неохотно отозвался Паша, – район-то древний, что тут поделаешь? А здесь, конкретно, какая-то труба на поверхность выходит, так что, кумар стоит уже не первый год.
– Но тут же дети играют! – вполне серьезно поразилась она, словно не осознавая, что для этих самых детей игры в войнушку на берегу речки "парашки" давно вошли в привычный уклад жизни.
Паша улыбнулся, в который уже раз подумав о том, до чего же непохожа на остальных и отрешена от этого мира его девушка. Все для Мины было в диковинку, все необычно и, порою, пугающе. Безногий попрошайка на улице вызывал у нее приступ искренней жалости, и она отчаянно ругала Пашу, заявлявшего, что этот инвалид, собирающий деньги, якобы, на операцию, зарабатывает, таким образом, куда больше него самого, а все собранные деньги пропивает вечером в ближайшей пивнушке. Запах канализационных нечистот, такой нормальный и обыденный, она воспринимала не как нечто само собой разумеющееся, а как что-то жуткое и выходящее из ряда вон! "И как же здесь живут люди?!" Да как все!
Нет, конечно же, она видела не только плохое среди того, что сам он считал обычным и не заслуживающим внимания. Среди темноты серой обыденности Мина, подобно лучу фонарика, выхватывала то, что хотела ему показать, ярко высвечивая это на общем фоне. Она видела и хорошее, гораздо лучше, чем он сам. Паша помнил, как однажды Мина залюбовалась полетом сороки – птицы, которую сам он называл не иначе, как "длиннохвостое чудовище", и сам он, поневоле, по-новому взглянул на эту "грозу огородов", кажущуюся такой неуклюжей.
Только Мина, и никто больше, могла засушить на память цветок шиповника, который он воткнул ей в волосы на первом свидании.
Только она. За это он ее и любил….
Вот только, порой, эта ее способность всему удивляться, здорово удивляла его самого. Например, сейчас.
– Это еще не запах, – улыбнулся он ей, нежно взяв за руку, – Хочешь, я проведу тебе маленькую экскурсию по злачным местам "Юбилейного"?
– А стоит? – спросила Мина, – Мы, ведь, кажется, всего лишь хотели срезать путь до остановки?
– А мы его и срежем, только сначала еще один маленький круг навернем. Я думал, что тебя интересует все древнее и загадочное?
– А что древнего есть здесь? – она оживилась, не смотря на то, что была уверена в том, что он всего лишь шутит.
– Дома! – торжественно объявил Паша, – Древние, полувековые деревянные дома. Быть может, даже, и более, чем полувековые. А удивительное там то, что в них до сих пор живут люди.
Мина недовольно нахмурилась.
– Ну а мы то там что забыли?
– Как что? Ты же меня сбила с мысли, так и не дав сказать главного! Один дом там недавно малость погорел. Жильцов в нем уже нет, двери на распашку, так что, спокойно можно внутри полазить, посмотреть, какой он из себя.
Теперь она призадумалась вполне серьезно. Если Паша рассматривал эту прогулку (или, правильнее было бы назвать ее вылазкой) как очередное приключение, то она видела в этом нечто большее. Дом, в котом еще недавно жили люди, в спешке бежавшие из-за пожара. Возможно, даже, оставив вещи. Нет, не телевизор с видеомагнитофоном, конечно, а, скажем, плакаты на стенах, старый деревянный стол, на котором детской рукой вырезано что-то вроде "Павел + Вильгельмина = Любовь". Конечно же, это может быть опасно, и вот это уже привлекало Пашу и отбивало желание идти туда у нее. Но все же….
– Пошли! – сказала она, загадочно улыбнувшись, – У меня, почему-то, предчувствие, что нас ждет что-то интересное.
Улица Пятницкого, неофициально признанная худшим районом "Юбилейного" жилмассива, встретила их традиционным запахом нечистот из разливавшейся во дворе одного из двухэтажных домов лужи. Должно быть, канализационные системы здесь не ремонтировались с момента постройки бараков НЗХК, превратившиеся, впоследствии, в жилые дома, стоявшие здесь, как минимум со времен окончания Великой Отечественной. Довершало картину запустения и безнадежности этого клочка земли из 6-7 домов, ощущение контраста с остальными зданиями и сооружениями. Позади – более или менее жилые пятиэтажки с традиционными "хрущебами", впереди – девятиэтажный панельный дом, которому не стукнуло еще и двадцати лет. Справа – детский сад, почти к самой ограде, которого и подступала зловонная лужа, расположившаяся под окнами живущих здесь людей. Быть может, именно из-за нее во дворах не было слышно детского смеха, да и в ближайшей к ним части садика не резвились малыши, предпочитавшие другой его край. Слева – большое и красивое здание районной поликлиники, словно бы не замечающее своих мелких, несчастных соседей.
