Я бежала по лесу. Лапы сильно и мощно отталкивались от
земли, пружинили, трава хлестала по брюху, все вокруг слилось в
мешанину зеленого и черного, только моя цель оставалась ясной. Мой
взгляд следил за ней, замечая не движения – намеки на них.
Коричневая пестрая шкурка переливалась, мышцы под ней ходили
ходуном, маленькое сердечко колотилось, разгоняя по венам вкусную,
густую от адреналина кровь... Ближе, ближе… Еще… Прыжок!!!
Мои клыки вонзились в мягкую плоть, я блаженно закрыла
глаза, чувствуя теплую кровь… Или нет.
Раздраженно отплевываясь, я села на печке, вынимая изо
рта клочья пуха. Разодранная подушка выпускала его из себя, как
хлопушка – конфетти. Едва начавшее светлеть небо за окном
подсказало, что еще нет и восьми. В доме так тихо, что можно
услышать кошачье сопение на чердаке и шорох опадающего пепла в
печи. Я мрачно осмотрела подушку, вынула последнее перо изо рта и
сползла с печи. Пальцы чесались и зудели, во рту обильно выделялась
слюна, словно я и впрямь еще минуту назад в зверином обличье
мчалась по лесу.
Нет, сам сон был неплох. Проблема только в том, что он
стал сниться слишком часто, а я по-прежнему находилась в
человеческом обличье и ничего, ничего не могла с этим поделать!
Хоть ты к психологу обращайся.
«Доктор, я оборотень и я не знаю, что мне делать… Я
боюсь превращаться!»
Я соскочила с печи, затеплила лампу на столе и,
умывшись ледяной водой, почувствовала себя несколько лучше. По
крайней мере, пальцы перестали непроизвольно скрючиваться, как
когти. Еще через полчаса человек во мне возобладал окончательно – я
занялась рутинными делами: затопила печь, позавтракала, управилась
в сарае, обновив засыпанную за ночь тропинку. За это время на улице
окончательно рассвело и соседский петух, невесть как каждый раз
выбиравшийся из курятника, взлетел на забор и вдохновенно начал
драть глотку. К нему присоединились мои куры, а за ними и все
окрестные. Где-то хлопнула дверь, радостно захрюкали свиньи, к ним
подключились голодные собаки и вскоре весь хутор превратился в
какофонию звуков.
Но к этому времени я уже зашла в натопленную избу и
захлопнула за собой двери.
Зимний день короток, от силы шесть часов света – а
затем приходится зажигать лампу. А иногда и вовсе за целый день ее
не гасишь – пасмурные низкие облака бегут по небу, не давая солнцу
ни единого шанса, и то и дело сыплют крупным, тяжелым снегом.
К концу декабря его уже намело столько, что сугробы
подбирались к самым окнам моей старенькой избы. По утрам открыть
двери было весьма проблематично: для меня стало привычной рутиной
перед завтраком махать лопатой. Снег на хуторе не убирали –
единственный трактор не рисковал переправляться по деревянному
мосту, а потому вскоре единственная улица превратилась в неширокую
тропинку, которую протаптывали жители.
Ника вовремя уехала из деревни – еще неделя, и ей бы
пришлось ждать весны. Проселочную дорогу до федеральной трассы с
первым же сильным снегопадом засыпало напрочь. Трактор сломался на
середине.
Поэтому, пока его не починят, мы все перешли на
самообеспечение. Как оказалось, эта ситуация повторялась не первый
год, а потому местные уже приспособились – продуктов в магазине
было достаточно, хотя относительно их свежести вставал большой
вопрос; пекарня своя, а алкоголь и подавно. Деревня медленно, но
верно погрузилась в спячку, пережидая зиму.
Я наконец-то наслаждалась покоем – меня никто не
дергал, не вламывался в дом в шесть утра с криками «А шость тако
случилось!» и уж тем более не пытался убить.
Идиллия. Если бы не одно но. Я не могла заставить себя
превратиться. С тех пор, как побывала в подвалах церкви, что-то во
мне не давало этого сделать. Ужас, неестественность этого процесса,
во всей красе представшие передо мной настолько напугали меня
тогда, что я до сих пор вздрагивала при одной мысли, что придется
начать изменение.
