До сих пор, даже после долгих и терпеливых исследований, я не могу указать читателю этих «Хроник…» точного периода, о котором пойдет рассказ. Будь это вопрос чисто исторический, никаких сомнений у меня не возникло бы, однако коль скоро дело касается магии и волшебства – каким бы легким ни было наше соприкосновение со столь тонкой материей, – неизбежна некая недосказанность, загадка, тайна, причиною коей является отчасти обыкновенное невежество, а отчасти – страх перед теми страшными заклятиями, с помощью которых волшебство охраняет свои владения от праздного любопытства, так и норовящего потихоньку прокрасться на запретную территорию.
Скажу больше: даже в очень скромных количествах магия, похоже, обладает способностью влиять на время, – подобно тому, как кислота разъедает некоторые металлы, изменяя их естественные свойства, – и тогда точные даты растворяются, исчезают под слоем амальгамы, которая делает их недоступными для глаз даже самых прозорливых историков.
Именно магия, с которой мы имеем дело в третьей и четвертой хрониках, сильнейшим образом затруднила процесс определения точных дат. Читателю я могу с уверенностью сказать только одно – описанные события происходили в последние годы Золотого века Испании.
Хроника первая
О том, как Родригес встретился и попрощался с хозяином «Рыцаря и дракона»
Однажды один сеньор – владыка долин в горах Аргенто-Арес, с вершин которых не видно славного города Вальядолида, – чувствуя, что прожил он на земле достаточно (а годы, что были ему отмерены, он провел в Испании, в ее Золотой век) и что смерть его близка, призвал к себе старшего сына. И когда тот явился в спальню, окрашенную в красноватый полумрак диковинными багровыми портьерами, торжественно-великолепную, как сама слава Испании, старый сеньор обратился к нему с такими словами:
– О мой старший сын! Твой брат чрезмерно учен и скучен; он из тех, кого Господь не одарил теми свойствами характера, которые так любят женщины. Ты же, мой старший сын, знай, что и в этой жизни, и даже после, насколько мне это известно, именно женщинам дано право судить обо всех вещах. Почему это так – ведомо одному Богу, ибо, насколько я их знаю, женщины тщеславны и переменчивы, и все же это именно так. Твой брат, однако, лишен тех добродетелей, которые так ценятся женщинами. Лишь Господу известно, почему они так их ценят, ибо достоинства, о которых я говорю, по большей части суета и обман, однако именно благодаря им стал я владельцем долин в горах Аргенто-Арес (с высоты которых, как клялся Анхелико, ему удалось однажды увидеть Вальядолид), и только с их помощью я приобрел многое другое… Впрочем, все это было давно и ныне давно прошло… Да… Так о чем я говорил?
И старый сеньор, которому почтительный сын напомнил о теме их разговора, сказал вот что:
– Твой младший брат не добьется ничего, и потому я оставлю ему свои долины, ибо иногда мне кажется, что дух его лишен живости и предприимчивости за какие-то мои грехи. Как гласит Священное Писание, да падут грехи отцов на детей их; именно это бремя я пытаюсь ему облегчить. А тебе я завещаю свой самый длинный и гибкий старинный кастильский клинок, который, коли не лгут старинные предания, так страшил неверных…
Он весел и упруг, мой клинок, он звенит и поет особенно громко, когда его сталь встречается со сталью, – так два старых друга поют и звенят бокалами, встретившись за столом после долгой разлуки. Клинок мой послушен и проворен, он всегда побеждает, а если ты что-то не добудешь с ним в битве, того ты добьешься искусной игрой на мандолине, ибо играешь ты отменно, именно так, как играли еще в прежней Испании.