Ну, как собрались… Собрал всех хозяин фирмы и огласил приговор – в следующую субботу открывается сезон охоты на утку, и, для совместного отдыха и сплочения коллектива, мы всей фирмой тоже едем за уткой! В следующую пятницу…
Охота, для сплочения коллектива, дело святое! Тем более, что проставляется и оплачивает всё сам босс. А охотниками до такой охоты были в фирме все. Ну, или почти все…
В пятницу с утра все мужчины заявились в офис гладко-выбритыми, вкусно-пахнущими и радостно-возбуждёнными. При оружии и в спортивных штанах. Женщины тоже, и без бритья прекрасные, поддались всеобщему ажиотажу и о работе не было и речи. Всё вращалось вокруг разговоров об утке, количестве будущих добытых трофеев и гастрономических достоинств и недостатков дикой утятины. Экспедиционеры не могли дождаться окончания рабочего дня, не дождались, и, получив долгожданную отмашку шефа, радостной ватагой с шефом же во главе, на четырёх джипах убыли в историческое сплочение.
Ехали долго. Залезли в самую глухомань, где не то что джип, человека ещё не видели. Места хоть и дикие, но оочень красивые и живописные. Самые любимые дикими утками! Небольшое болотце, поросшее камышом и осокой, и, специально для бивака и костровища, сухой пригорок, со всех сторон окружённый белоствольными красавицами. Рай, да и только! Шеф даже услышал, или почудилось, что кто-то где-то недалеко крякал…
Утром в субботу встали с первыми лучами солнца!
Ну, как с первыми лучами… Для тех, кто смог разлепить глаза после ночного совместного сплачивание и спаивания, в одиннадцать дня, эти лучи солнца действительно были первыми, что они смогли увидеть. Поэтому считай что первые с первыми лучами поднялись. Ещё час ушёл на подъём менее стойких и на сборы. По ходу сборов выяснилось, что Петрович, шеф, на радостях от предстоящей охоты, на охоту забыл взять ружьё. Захлопотался малость и забыл в офисе. А в девяностые ружьё было практически продолжением руки для настоящего мужчины и лишаться её, руки, даже ради шефа, вновьсплотившиеся не соглашались, понуро разбрелась по «номерам» для охоты. Правда, пообещав непременно поделиться с шефом самой жирной утиной тушкой.
Петрович горевать не любил и не умел, его кипучая и деятельная натура всегда требовала какого-либо действия и свою энергию сейчас он направил на мытьё посуды и уборку лагеря. Скидал в кучу разбросанные где попало вещи, выложил из батареи пустых бутылок название фирмы, заполнил таз стаканами, кружками и рюмками, и отправился на болото их мыть.
Душа Петровича пела! Под аккомпанемент комариного звона и зуда, под стрекотание стрекоз и пролёты шмеля, под переквакивание лягушек с одного берега на другое, под пулемётную очень дятла и заливистые трели свиристелей, под эхо кукушкиного заклинания на долголетие, всё кругом пело, квакало и жужжало!.. Не хватало самой малости для полной идиллии. Утиного кряканья…
Но раз где-то звучали выстрелы, значит утка была…
Петрович домыл утварь, вытер насухо чьей-то футболкой, сложил всё в таз и двинулся в обратный путь, в лагерь. Странный звук за спиной, со стороны солнца, похожий одновременно на звук вращающегося веретена, полёта пули и тихие, но бурные и продолжительные аплодисменты, заставили его обернуться на звук, и, на всякий случай, по привычке, присесть. На него из болота, на бреющем полёте, прямо касаясь лаптями воды, неслась утка! Реакция на события у Петровича всегда была молниеносная, иначе и шефом бы не стал, поэтому он вышвырнул содержимое таза в утку и, продолжая движение руки, поймал пустым уже тазом, уворачивающуюся от рюмок пернатую. Клюв со звонком врезался в днище таза и утка погибла на месте. На всякий случай Петрович свернул утке шею и принялся ждать очередной трофей…