Романовск Приволжский. 1975, декабрь. Алексей
Когда меня во флот определяли, то обещали, что мир посмотрю: целых три года на казённых харчах путешествовать. Не служба, а мечта! Ну что ты там, призывник Алексей Смирнов, в своём Романовске Приволжском видел?
Оказалось, с-с-сука, служба не курорт, особенно на флоте. Три года, как три века. Матросом на танкере обслуживания нашего доблестного трижды краснознамённого Военно-Морского флота. Мир, конечно, посмотрел, местами – так очень подробно. Но в основном – вылазка тесной группой в сопровождении нашего «ГэБиста» офицера политотдела, будь он неладен, Всеволода Иваныча Галушко. Якорь ему в гузло! Как тень в фуражке за нами следовал. Никаких тебе походов налево: шаг в сторону – и тебя уже вылавливают, словно заблудшего пса. Так что хоть Франция, хоть Япония, хоть, будь она неладна, Камбоджа, един хрен: посмотрите налево, посмотрите направо – архитектура, храмы. А мне в восемнадцать – двадцать лет прям вот оно только это и надо было, да? Одна радость, в портах удавалось купить сигарет нормальных: Мальборо кумачово красное, Кэмел с верблюдом, а во Франции Житан голубой, который горло драл почище самосада. Только на сигареты суточных и хватало. А в остальное время – тяготы службы матроса. Посреди всего этого трёхлетнего похода одно светлое пятно – дружественная Куба. Мы там встали в док на ремонт на два месяца. И начальство с барского плеча наградило нас увольнительными на всё время ремонта, да ещё и суточными за верную службу отечеству. Даже Галушко расслабился – куда мы денемся с подводной лодки, войска Фиделя круго́м, особо не побегаешь.
А нам, кроме портовых кабаков, сигар, рома и женщин ничего и не надо. За два года на судне без женщин всё так дымилось, что можно вместо факела ночью улицу освещать.
Мне вообще трудно было, я перед армией ни одной бабы не пропускал. Ну как я не пропускал, они меня сами за ушко да на солнышко. Ясен красен, почти два метра росту (198 см, если что), косая сажень в плечах, глаз озорной и шалый, да и после первого раза, когда Ируся меня девственности лишила, по городку средь женского полу приятный для меня слушок пошёл, что не всё в рост ушло, кое что и на орган осталось. Так что до призыва я, как сыр в масле, от одного тёплого очага к другому. А тут на два года в узел пришлось завязать. Но этот неожиданный увал стал шансом поправить здоровьице.
В первый же день купили в складчину сигары Партагас и ром Саньтьяго де Куба. Сигара пахла подсушенной травой, нагретой солнцем, и обжигала нёбо странным терпким вкусом. Ром Santiago de Cuba, сахарно-тростниковый, лился в горло как раскалённый мёд. Вообще не понял удовольствия от всего этого: сигара слишком горькая, ром – муторно сладкий. Да и курить-то я бросил сразу после той сигары.
Но настоящая прелесть была не в табаке и алкоголе. Цель похода в бар была совсем иная. Ром, конечно, расслабил, но там ничего особого в баре и не требовалось от видного парня, чтобы подцепить местную Мучачу. Чуть ли не с порога на меня положила глаз умопомрачительная мулатка Роса, с глазами, в которых бурлила вся та самая Куба, жаркая, пьяная, полная страсти. Роса не улыбалась – она искрила, как праздничный салют. Роса не говорила, а пела, даже когда спорила о чём-то с официантом. Её жесты, движения, даже взгляд – всё это было танцем. Я, человек из провинции, кроме наших северных баб особо никого и не видел. И как оказалось, по большому счёту в любви был не совсем-то и опытным. У нас в Романовке, как тебе бабы дают? Ну или по рабоче-крестьянски на спине мерно поохивая в такт, либо раком, задрав подол, в том же темпе. А здесь… тёмно-коричневая кожа; совсем по-иному, упругая грудь с крепкими, почти всегда напряжёнными, почти чёрными сосками и тёмный, чётко очерченный островок чёрных, как смоль, коротких кудряшек. И кроме всего этого великолепия, то, что она со мной делала и чему научила… вот я даже слово не матерное подобрать-то не могу. И что, вот так можно? И туда? И ртом не только песни орать?
