Я хочу её.
Это осознание поглощает меня магической вспышкой. Входит в самое
сердце и устремляется в пах. Нет и шанса противостоять этому
обжигающему чувству жажды и желания, когда я смотрю в эти глаза
насыщенного шоколадного цвета, на эти губы, что поджимаются, когда
она смотрит недовольно, на эти плечи цвета сливок, что обнимает
другой.
Что за хрень?!
Я встряхиваюсь и осматриваюсь.
Очередное помутнение рассудка?
Это нормально учитывая последние события. Войну с некромантом
Маркусом, который возомнил, что только чистокровный маг имеет право
на жизнь.
Лиззи была обретенной. Магия стала ее даром, и она за
время учебы в магической Академии, она сделала все, чтобы его
оправдать.
Она стала лучшей, а теперь стала и красивой.
Такой красивой, что сердце при виде нее пускается вскачь, а дыхание
перехватывает.
Как же долго я был слеп. Как же долго я был занят победой над
Маркусом. Как же я мог отдать ее лучшему, пусть и не самому верному
другу, Мэту.
Я знаю, что она любит меня. Лиззи шла за мной в самое пекло,
помогала, поддерживала, забывала о себе, отправила родителей за
границу, стерев им память.
Она любила меня. Нет, не так. Она любит меня!
И не важно, что прямо сейчас её в этой уютной гостиной
обнимает другой. И не важно, что тут полно его родственников и все
желают брака Элизабет и Мэтью. Не важно, потому что я тоже заслужил
право на счастье!
Я хочу Элизабет Боунс!
Я бы закричал об этом, но меня, скорее всего, примут за
сумасшедшего и дадут пару склянок успокоительных зелий, а она
даже не поймет, что я говорю правду.
Нет, пока нужно ждать, подождать, когда все покинут гостиную и
мы останемся наедине в этой уютной комнате.
Уютная да. Комната и весь дом и впрямь были такими.
Мне выросшему в детском приюте на краю Лондона такая атмосфера
сразу показалась волшебной. Я хочу жить так же. Я хочу семью.
Пока вся страна отмечает победу над тиранией Маркуса, в моей
душе праздник так и не наметился. И сейчас, когда множество
человеческих жизней погублены в ходе второго противостояния с
некромантом, сотворившим себе бессмертие (вернее он так думал, пока
мы не нашли способ его убить) и холод многочисленных смертей всё
ещё пронизывает живых, мне как никогда необходима семья.
Когда мы победили и выжили, я впервые задал себе вопрос: ради
чего, собственно жить дальше.
И, кажется, я нашел ответ.
Я смотрю, как Лизи облизывает свой тоненький пальчик, как
перелистывает страницу толстой книги (Другие она не читает) и вдруг
чувствую на себе обжигающий взгляд светло-карих глаз.
Джоанна.
Мысли о ней давно перестали меня трогать.
Я, конечно, волновался за неё, ведь она часть семьи, которая так
много для меня сделала, но любви к ней я больше не испытываю.
Впрочем, если подумать, я никогда особо и не любил её, а те
отношения, перед началом боевых действий, та ночь, в которую я был
уверен, что лишаю ее невинности, скорее, была способом
почувствовать себя нормальным.
Я просто хотел стать частью общества, что олицетворяла собой эта
рыжеволосая хохотушка, но в какой-то момент признал, что моя
прерогатива — это одиночество. И только один человек способен
скрасить мое существование, даря ощущение света и добра.
Вернее, нет, их конечно, двое. Вон они, сидят.
Мэт травит очередную байку, пытаясь отвлечь Лизи от, наверняка
весьма захватывающего чтива. Она делает вид, что слушает, но часто
поднимает обеспокоенный взгляд на меня.
Волнуется, что снова могу вспылить и начать крушить все вокруг, но
сейчас моя неврастения скорее выльется во что-то более угрожающее,
например в похищение и изнасилование лучшей подруги. Подруги,
которую я откровенно хочу трахнуть. Просто забраться под эту
приличную юбку, отодвинуть слой ткани и ощутить на пальцах терпкую
сладкую влагу, услышать стон…
