– You little bitch! (Ах ты сучка!)
Нет, Лиззи не закричала, она даже не повысила голос. Вино в
бокале плескалось сильнее её эмоций. Во мне же кровь подошла к
порогу закипания. Я выскочила за порог и уже с улицы услышала это
её заключение.
Если бы Лиззи просто назвала меня сучкой, я бы не обиделась,
потому что в каждой бабе стервозность заложена от рождения, а вот
неблагодарной я себя не считала. Слова прозвучали пощечиной, и
именно поэтому я шарахнула в ответ дверью.
Она вытащила меня из дерьма, в котором я плавала несколько лет,
пока мои питерские друзья поголовно считали, что я купаюсь в
шоколаде, и была благодарна Лиззи от всего сердца. Сейчас же
от всего сердца ненавидела ее за незаслуженное оскорбление. Однако
если бы Лиззи отставила недопитый бокал и вышла на улицу, где
я бестолково топталась уже минут пять, моя ненависть рассеялась бы,
подобно утреннему туману. Но Лиззи не вышла ко мне. Теперь если я
открою дверь первой, то как бы соглашусь с тем, что я и есть
неблагодарная сучка.
На дворе была ночь, и туман только начинал зарождаться над
озером. Холод быстро пробрался под тонкие, пусть и длинные, рукава
трикотажной футболки, и, не имея возможности вернуться в коттедж, я
решила согреться ходьбой. Начинать отпуск со ссоры — дурной знак, а
с простуды — еще худший. Я шмыгнула носом и поняла, что чуть
было не разревелась перед женщиной, не признающей чужих чувств.
Обида была сильной, но не той, от которой ревут в три ручья.
Проходя мимо машины, я заметила на сиденье шерстяную кофту,
купленную в Дублине, и, не надеясь на удачу, дернула дверцу, и чудо
— машина оказалась не запертой. К концу второго дня в Ирландии
Лиззи успела позабыть необходимую в Сан-Франциско осмотрительность.
Проверив, что она не оставила ключи в зажигании, я взяла
кофту и попыталась закрыть машину, но без ключей умная железяка
отказалась мне подчиниться. Бог с ней, в этой глуши ни
души.
Шерсть согрела меня, но не заставила отказываться от прогулки. Я
давала Лиззи время одуматься, а себе — остыть. Она груба в оценках,
но дальше “дуры” в приписываемых мне эпитетах раньше не
заходила, и я пропускала мелкие оскорбления мимо ушей, а тут
взяла и хлопнула дверью. Однако все еще можно вернуться и не
превращать неприятный разговор в открытую ссору. Вопрос только один
— почему это должна сделать я? Почему она спокойно позволила мне
уйти? Неужто была на сто процентов уверена, что я тут же открою
дверь, возьму свой бокал и осушу до дна.
Увы, шарахнуть его о стену я бы не смогла. Все же в съемном доме
с бокалами следует обращаться нежно. То же касалось и засовов на
окнах, которые Лиззи только что едва не обломала, желая пустить в
дом дивный ирландский воздух. Но особенно лелеять следовало все же
входную дверь. Я успела отметить, что та держится на соплях, и
новую вспышку моего гнева может и не пережить.
Я шла вдоль берега, путаясь в траве — почва под ногами
стала топкой, и я начала бояться, что промочу ноги. И
все равно не повернула назад — в самом деле, не сидеть же в машине,
как обидевшаяся школьница. Дорожка где-нибудь да закончится.
Чтобы переплыть озерцо, нужна лодка, и потому вряд ли кто-то
протоптал вокруг него кольцевую дорожку. И даже если та имеется,
я не собиралась возвращаться домой под утро по колено в
грязи. И вообще возвращаться под утро не входило в мои планы. Мне
хотелось спать. Безумно. Завалиться в постель и проспать
пятнадцать часов кряду. Вот такими были мои планы на вечер, пока
Лиззи не открыла рот.
Я не была готова к очередному промыванию мозгов на предмет того,
что мне следует делать со своей жизнью. Для подобного разговора не
нужно было менять калифорнийское солнце на ирландский дождик. Не
для этого меня заставили десять часов корчиться в кресле
самолета!
