Двое.
Она и он.
Приятная тишина, нарушенная лишь
неистовым сердцебиением.
Одним на двоих.
— Ты победил! — завораживающий шепот
и легкий поцелуй в висок, посеребренный белесыми нитями.
Нет, он совсем не старый, просто
седина появилась на висках слишком рано.
— Ты победила! — ласково возразил
он, не пряча своих чувств под привычной маской безразличия и
невозмутимости.
Сейчас он открыт для нее. Не прятал
своих эмоций. Вытягивал их на поверхность своей души, точно так же
поступала и она.
Только для тебя. Видишь?
Вижу….
Смех легким перезвоном лугового
колокольчика, синего, как и ее глаза, и ласковые ладони на щеках,
покрытых двухдневной щетиной.
Не успел побриться. Торопился.
Увидеть ее. Обнять. Утонуть в ней.
Но он нравился ей таким, не
идеальным, настоящим, живым, любящим, нетерпеливым, жадным.
Ему всегда мало. Мало ее касаний,
слов, движений, смеха. Особенно смеха.
Видишь?
Вижу…. Я все вижу.
Ее счастливый смех. Его крепкие,
уверенные руки.
И дыхание, одно на двоих.
Видишь?
Вижу!
Любишь?
Люблю!
В комнате по-прежнему тихо. Стук
сердец вернулся к обычному ритму. Но руки лишь крепче сжимались,
стремясь склеить, сшить тела намертво. Крепко. Прозрачными, но
нервущимися нитями. От сердца к сердцу. Они вросли до костей,
стянули каждый нерв, каждую мышцу.
Спишь?
Сплю…
Спи. Буду охранять твой
сон.
Глупая…
— Пусть так, но кто-то ведь должен
беречь твой сон, — дерзкий шепот на ухо и ласковые пальцы в
коротких волосах.
Он закрыл глаза от мягкого
удовольствия, в которое его погружали касания этих нежных рук.
Она дождалась. Увидела его улыбку и
уснула вслед за ним. Он улыбается. Она счастлива.
Без него нет ее.
А он…. Без нее не живет.
***
— Ник! Есть разговор, зайди на
минутку, — короткий звонок отца отвлек мое внимание от ровных строк
контракта.
— Ты почему еще в офисе? —
нахмурился я, бросил взгляд на часы. — Мать съест мои мозги, если
ты опоздаешь на ужин.
— Веронику Андреевну я беру на себя,
— усмехнулся старик. — Поговорим, и поеду.
Я прервал разговор с отцом, отбросил
телефон на стол, сжал пальцами виски.
Чертова головная боль не утихала. Но
я не собирался брать пример с отца и мчаться домой. Слишком большая
ответственность, слишком многое зависит от меня, слишком много
людей рассчитывают на меня. К тому же, в бизнесе нельзя брать
перерыв, нельзя останавливаться. Каждая остановка превращается в
убытки. А я не мог допустить, чтобы Давыдов уходил « в минус».
Пара глотков остывшего кофе, и я
отправился в кабинет, расположенный этажом выше.
Отец сидел в кресле. Сколько я его
знал, он всегда выглядел величественно. Несгибаемый характер и сила
воли в каждом жесте и слове.
— Как тебе? — отец кивнул на футляр,
оставленный в центре стола.
Я взял коробку в руки, повертел,
открыл, усмехнулся.
— Плохо сочетается с цветом моих
глаз, — хмыкнул я. — Да и бриллиантов многовато. Я бы такое
не надел.
— Шутник, — по-доброму рассмеялся
старик. — Думаешь, ей понравится?
Я собирался промолчать. Старика было
жаль. Но и скрывать правду я не собирался. Пришлось говорить:
— Тебе нужно перестать дарить ей
побрякушки и выполнять каждую прихоть. Пусть взрослеет. Пусть
научится принимать взрослые решения. Ей двадцать лет, а часто она
ведет себя, как малолетка.
— Вот об этом я и хотел поговорить с
тобой, Ник, — вздохнул отец и кивнул на свободный стул.
— Пап, ты ведь не решил скинуть
воспитание твоей принцессы на мои хрупкие плечи? — предположил
я.
— Именно так я и решил, Никон, —
сурово проговорил старик. — Я не становлюсь моложе. Мне шестьдесят.
Веронику Андреевну она воспринимает, как подружку. Ни грамма
серьезности. Вся надежда на тебя! Я не шучу!
