Он не спеша брел домой по проселочной дороге, размытой майскими ливнями. Если десять лет назад закат после проливного теплого дождя мог навеять на него воспоминания, от которых сердце нежной поволокой окутывает ностальгия, то сейчас он не чувствовал ничего кроме зудящего раздражения и ненависти к самому себе.
«Как бы безболезненно сдохнуть наконец? Может, в озеро сигануть? С таблетками шутить больше не буду. А то, как тогда, буду лежать в собственной блевотине и дерьме несколько дней подряд, пока сердобольные соседи не удосужатся узнать, какой мерзостью несет из моей квартиры. Вешаться я не хочу – ломать позвонки то еще удовольствие. Хотя пара секунд – и всё, свобода. Короче, хрен с ним, потом как-нибудь, сейчас просто охота поспать.» –думал про себя мужчина.
Джо был одним из тех самых людей, что медленно, но верно, ведут себя ко дну. Некогда успешный и талантливый мужчина в расцвете сил за несколько лет превратился в жалкое подобие человеческого существа, чьи интересы сводились к одной вещи – бутылке дешевого пойла.
А его внешний вид вполне достойно отражал его душевное состояние: длинные грязные черные волосы, засаленная футболка и старый кожаный плащ, вечно заляпанный грязью ближе к подолу. Болтающиеся у лица пряди придавали чертам еще больше угрюмости, отчего смотреть на Джонатана было страшно: между острым носом и жесткими губами залегли глубокие морщины, глаза спрятались где-то глубоко под надбровными дугами и густыми бровями, кожа стала болезненно бледной, почти серой. А когда‑то он был приятным на вид, не писаным красавцем, но очень обаятельным молодым мужчиной с доброй улыбкой и озорным взглядом темно-серых глаз. Раньше он пользовался авторитетом благодаря своему таланту и золотым рукам: снабжал деревенских жителей мебелью, помогал по хозяйству. А уж как обожали его детишки, коим он мастерил игрушки из дерева.
Теперь же соседи избегали его или делали вид, что вовсе не замечают его присутствия, стоило им встретиться где-нибудь на улице или в лавке. Один лишь сосед Боб, да еще пара милосердных добряков поручали ему какую‑нибудь нехитрую работу, дабы у того были деньги хотя бы на еду, либо же угощали его домашней стряпней, которую Джо стыдливо, но с молчаливой благодарностью, принимал. Увы, деньги он тратил в основном на выпивку.
Дойдя до дома, Джо из последних сил рывком открыл тяжелую деревянную дверь и, ввалившись в прихожую, растянулся полу словно мешок картошки.
– Джонатан, сколько раз можно тебе повторять, чтобы ты перестал жечь мусор во дворе? Вонища стоит потом весь день, а тебе хоть бы хны – на крыльце стоял раздосадованный сосед.
– Боб, я тебе, черт возьми, шею сверну, если еще раз назовешь меня этим именем – бесстрастно ответил Джо, пробубнив слова в пол.
– Да ладно, не горячись, Джо. По правде говоря, если раньше твой дом вонял хотя бы изнутри, то сейчас мимо твоего двора пройти невозможно, не вывернув из своего желудка содержимое.
– Какой ты неженка, Бобби. Аж тошнит.
– Не стоило мне в таком тоне разговор начинать, сам виноват. Сосед, ну с тобой точно не ладно творится уже давно. Тебе помочь может? Я могу во дворе порядок навести, Мэгги тебе нормальной еды приготовит, а то ты, похоже, святым духом питаешься.
– В добряка поиграть решил, Бобби? – усмехнулся Джо – чего тебе нужно от меня?
– Нужно? От тебя? – чуть не рассмеялся Боб.
– Только не паясничай, а.
– Ну как знаешь, как знаешь – вздохнул Боб – свистни, если понадоблюсь.
– Ты от рака на горе свиста быстрее дождешься.
Боб промолчал и ушел к себе домой. Он издалека почувствовал на себе строгий взгляд упрямых синих глаз. Съежившись от стыда, вызванного крайне неудачным визитом к соседу, Боб быстрее пошлепал по тропинке, собирая влагу с травы своими брюками. Однако он мгновенно почувствовал несказанное облегчение, войдя в свой милый ухоженный дворик. Контраст между затхлой засаленной берлогой соседа Джо и холеным цветочным садиком, залитым персиковым цветом закатных лучей заставил Боба невольно улыбнуться.
