Скалистый мыс поражал великолепием: за огромным синим заливом, состоящим из маленьких бухточек со спокойной морской гладью, тянулись пологие зеленые холмы в глубь незнакомой суши. Сиднейская бухта, к которой медленно приближался корабль, ласкала взор. Фейт Блэксток баюкала у груди спящую трехлетнюю Чарити, а дрожащая от волнения пятилетняя Хоуп прижималась к матери.
С берега уже доносились подзабытые благодатные ароматы: земли, растительности, костра, и Фейт заметила, что, невзирая на сильную усталость и отчаяние, у нее улучшается настроение. Что бы ни произошло с ними в Новом Южном Уэльсе, это должно быть не хуже пережитого – пребывания на судне с каторжниками. Хоть твердую почву почувствуют под ногами.
Фейт, положив руку на белокурую головку старшей дочери, смотрела на бухту и мыс, простирающийся на манер указательного пальца. Слева от него в залив впадала река. К подножию скалы, как ласточкины гнезда, прилепились хижины, выстроенные, похоже, из подножных материалов. За хибарами виднелись строения побольше – из дерева, кирпича и камня. С ветвей эвкалиптовых деревьев, растущих на берегу, доносились громкие голоса разноцветных птиц, шумно перелетавших с места на место.
– Мама?
Хоуп потянула ее за юбку, и Фейт посмотрела на бледное личико в обрамлении грязных светло-пепельных волос. От внимательного взгляда зеленых глаз Фейт почувствовала, как у нее потеплело в груди. Хоуп стойко перенесла эти восемь месяцев и выдержала жуткие условия их корабельного быта: качку, отвратительную пищу, отсутствие даже минимальных удобств. Пресной воды не хватало, и они были вынуждены мыться морской, настолько соленой, что кожу обжигало огнем. Всюду бегали крысы, на борту свирепствовала цинга. Многие пассажиры корабля, в том числе Фейт и Чарити, страдали от морской болезни и прочих недугов, отчего в трюмах стояло невыносимое зловоние. Были и те, кто не смог перенести длительного путешествия и умирали в пути, чему капитаны третьей флотилии были только рады: в Сиднее пайки умерших продавались с большой выгодой.
– Мама, мы будем жить теперь здесь? – спросила девочка.
– Да, дорогая, – с улыбкой ответила Фейт дочери. – Вы с Чарити скоро привыкнете, и, я уверена, полюбите это место. Главное – ничего не бойтесь.
– Обещаю, что буду храброй, – сказала Хоуп.
Фейт обняла дочь и, чтобы не расплакаться, устремила взор на приближающийся берег. Чтобы выжить, нельзя расслабляться – она прекрасно это понимала. Когда они покидали Англию, младшей дочери исполнилось два года, и Фейт боялась, что крошка не переживет трудного путешествия. Может, так бы и случилось, если бы не Хоуп. Девочка заботилась о сестренке, когда Фейт была больна или слишком утомлена, как заправская сиделка, и не жаловалась, если мать отдавала Чарити большую часть своей еды. И малышка выжила. Они все выжили.
Фейт почувствовала, как глаза опять застилают слезы, стоило подумать, что больше у них на этом свете никого нет. Вместо счастливого детства что получили ее дочери? Их прогнали с родины, заклеймили как воровок и отправили в колонию для преступников на край света. Когда же начались все эти страшные события? Когда Лютер бросил их? Или сразу после того, как она вышла за него замуж?
Она с трудом вспоминала лицо своего отца, а вот его слова до сих пор звучали в ушах: «Запомни, девочка: однажды ты горько пожалеешь о своем решении выйти замуж за этого человека. Ты для него вещь – использует и выбросит. Не надейся, что сможешь вернуться обратно! Назад пути нет. Дальше – сама!» Фейт горько усмехнулась: как в воду глядел.