— Будьте вы прокляты! — кричала я.
— Прокляты, прокляты, — откликалось эхо.
Мужчина шагнул ко мне, без замаха ударил коротким мечом. Я не ощутила боли, только под ребром кольнуло. Я упала на пол, туда, где уже лежали убитые папа и мама. На несколько секунд воцарилась тишина. Мужчина выждал, а потом насмешливо фыркнул и несильно пнул меня сапогом в бедро:
— А говорили, трудно будет.
Дурак, что он понимает… Моё тело умерло, это правда, но сознание осталось со мной.
Его сподручный присел на корточки, коснулся моей шеи.
— Пульса нет, господин.
— Разумеется.
Меня снова легонько пнули, а затем мужчины спокойно ушли.
По-привычке я хотела глубоко вдохнуть и медленно выдохнуть, но лёгкие отказались подчиняться. Что там лёгкие, даже взгляд не перевести! Тело таращилось в одну точку чуть ниже подоконника. Я видела, как коридор озаряет золото взошедшего солнца, как приходят послеполуденные тени, как снова темнеет. Я больше не нуждалась ни во сне, ни в пище. Жаль, двинуться не могла. Зато голова была ясной, и я вспоминала, раз за разом прокручивая перед мысленным взором последние два часа свой недолгой, всего-то девятнадцать лет, жизни.
Родители играли на фортепиано в четыре руки, когда в гостиную ворвались трое. Чёрная одежда, лица скрыты масками, пришли со стороны входа для слуг. Тогда я просто опешила. Чужаки. Откуда?
— Беги! — закричал папа.
Сейчас понимаю, что нас предали. Предал. Старый Горис. Кроме него в доме никого не было, жену с сыном и невесткой он предусмотрительно попросил разрешения отправить на три дня на ярмарку, а сам открыл врагам. Папу убили первым, маму — второй. А я успела произнести слова проклятия.
Два дня ожидания… Мёртвые воспринимают время иначе. Я могла бы переждать вечность. Год, минута — всё едино, только скучно.
Наконец, раздались шаги.
— Свет милосердный! — охнул незваный гость.
Снова тяжёлые шаги, только удаляющиеся.
Жизнь в глуши по-своему очаровательна и не лишена преимуществ. От нашего поместья до ближайшего города день пути верхом на быстроногом коне. Вместо отряда стражи пришёл староста. Немолодой практичный мужчина сразу смекнул, что, пока земли бесхозны, собирать налог некому, а значит выгоднее тихо похоронить тела и смолчать. Мёртвым всё равно, их не вернуть, а живым — денежка. Авось, несколько лет не хватятся. Что же, тишина мне на руку, поэтому не буду сообщать старосте, насколько он неправ.
Меня подняли, перенесли в спальню. Омывать и переодевать вызвались две крестьянки, они же вставили мне в глаза прозрачные стекляшки, чтобы за чертой я видела свет, а не тьму. Заодно девицы прошуршали весь гардероб, увязали вещи в два тюка. Не иначе как на память взяли. По доносящимся до меня обрывкам я поняла, что из дома вынесут абсолютно всё, что не приколочено, а что приколочено, вынесут вместе с гвоздями.
— Госпоже одной нижней сорочки хватит или вторую одеть?
— Платья хватит, — отрезала та, что была постарше.
— Неприлично же!
— Тогда свои сорочки и отдавай.
Аргумент подействовал. Удивительно, что платье оставили, могли и в ветошь завернуть.
Ближе к вечеру в комнату принесли грубо сколоченный ящик-гроб, переложили меня в него, закрыли крышку. Свет продолжал проникать через многочисленные щели, а потом стало темно — гроб перенесли на кладбище и опустили в могилу. Застучала по крышке земля, кто-то даже расщедрился на слова прощания, а когда всё стихло, я узнала значение фразы «мёртвая тишина». Чудненько.
Время вновь прекратило для меня существование. Я лежала во тьме и сама не знаю, чего ждала. Проклятие, если и сработало, то как-то неправильно. Виновные должны были заплатить за содеянное кровью, проще говоря они должны были заболеть и сгореть в лихорадке. Почему сознание ещё со мной?! Сколько я ни старалась, придумать внятного объяснения не могла.
