Это так просто – шаг за шагом. Просто идти, глядя себе под ноги,
и стараясь не смотреть никому в глаза. Я не могу смотреть никому в
глаза – мне не хватает сил. Мне проще смотреть на то, как мои
покрытые пылью некогда белоснежные кеды семенят по ровной плитке
одного из переулков московского центра.
Не выдерживаю, и останавливаюсь, чтобы перевести дыхание.
Вдох-выдох. Какая же это мука – когда сердце рвётся на миллиарды
кусочков. Это теперь мне хочется тихо плакать, а совсем недавно,
чуть больше двух недель назад мне хотелось рыдать навзрыд, разнося
всё в клочья.
Я сняла с плеч тонкие лямки рюкзака, перехватив его и прижав к
груди, и прислонилась спиной к колонне одного из гигантских офисных
зданий, что высилось прямо надо мной. Даже странно, что в этом
переулке почти никого нет. Сейчас самый разгар рабочего утра,
холодного весеннего утра четверга и моего первого рабочего дня в
конторе, гори она огнём, Кедровского Максима Сергеевича.
Я в короткой кожаной куртке, надетой на свитер с высоким горлом,
в теплой шапке, джинсах и кедах. Никаких сумок, только маленький
рюкзачок из рыжей кожи, местами уже слега потертый, просто потому
что любимый, а я не могу остановиться – занашиваю, потому что
удобный и подходит почти подо всё.
Ветер выл над головой, и моё сердце выло вместе с ним. Я
растерянно посмотрела в холодную, отдающую равнодушием зеркальную
стену здания, напротив которого стояла.
Худенькая девушка среднего роста с прямыми каштановыми волосами
до плеч. Хорошенькая молодая женщина, как и большинство тех,
которые в данный момент бороздили эти самые московские улицы,
внутри которых находилась и я. Так что при всей своей хорошести, я
была ещё и самой обычной: прямой нос, в меру пухлые губы, в меру
густые брови…
И сине-голубые глаза – моё наследство от мамы.
Ах да, ещё я носила на лице свой неизменный атрибут – большие
очки в черной оправе. Зрение меня слегка подводило – трудоёмкая
учеба, результатом которой стал красный диплом, всё-таки оставила
некоторые последствия. Ну и ничего. Я, если честно, никогда не
страдала из-за этого. Я вообще себе нравилась. Любила себя такую,
какой была. Так что, может, я и не была роковой красавицей и не
обладала умопомрачительной модельной внешностью, но я, если честно,
как-то к этому и не стремилась.
Никакого гламура я не терпела от слова «совсем», как это нынче
модно было говорить. А очки, я считала, и вовсе добавляли мне
какую-то мою фишку.
Я прикрыла глаза на минутку. Как приятно всё-таки было отвлечься
от всего. Как приятно… Остановиться на минутку. У меня ведь ещё
есть время, да я уже и почти дошла до места. Господи… Мне бы так
хотелось убежать, улететь куда-нибудь, послать всё куда
подальше…
Горечь снова липкой желчью заструилась где-то внутри меня. Я
одним махом упала в воспоминания недавно минувших дней, и сердце
моё заколотилось с неистовой силой.
- Что значит ранен?! – кричала я в трубку, не узнавая своего
голоса. – Что значит ранен?! Он же на работе! Какого черта он вдруг
оказал ранен?!
Меня шатнуло так, что я едва успела припасть к своему столу
на кафедре. Устояла, уткнувшись ладонью в столешницу. Больно
ударилась бедром, но уже сразу забыла об этом – не до того сейчас,
не до чего вообще!… Внутри всё кричало от мучительного страха, от
разъедающего беспокойства.
- Там перестрелка была, Вер… - Надя помолчала, в трубке
что-то затренькало, потом зашуршало. – Вер… Его пасли, понимаешь?
Пасли его! Просто прижали… Он же с охраной везде, потому и в офисе
в этом стороннем всё произошло… Это всё из-за бизнеса этого
чертового…
- Надя! – заорала я так, что у меня в глазах потемнело, и
горло словно лопнуло под ударом чьих-то острых когтей. – Надя!
Говори, что ты знаешь!
