Элегия о гауптвахте,
или сто сорок суток ареста
Все имена, фамилии, отчества, действия, события, – вымышленные.
Элегия – это печальное повествование.
Гауптвахта – специальное помещение (сооружение) или целый комплекс сооружений для содержания под арестом советских военнослужащих, совершивших проступок или даже преступление.
Гауптвахту на жаргоне часто именуют: «губа», «кича». Но мы, как люди воспитанные и образованные, в нашем рассказе так называть её не будем.
Ещё иногда, исключительно в редких случаях, военные допускают слабость – матерятся. Мы же будем стараться не пропускать нецензурные выражения. А в тех самых случаях, когда иным способом выразить яркую мысль невозможно, – напишем, всем известное, слово на букву «Б»: «блин». Это не слово-паразит, а, так сказать, выражение, – от чрезвычайно и бурно нахлынувших эмоций.
***
Целенаправленно не буду указывать род войск, место дислокации части, и даже постараюсь обходить косвенные ориентиры.
Поймите правильно: и страны той уже давно нет, и жили тогда люди, мягко сказать, «неодинаково». Кто-то любит Советский союз, кто-то нет. Кому-то понравилось в той армии служить, кому-то не очень. Кого-то вкусно кормили, добротно обували, одевали; возможно, и научили чему-то полезному, и правильно воспитали. Я не спорю. Повезло. Сам лично видел такие воинские части. Как правило (не утрирую) там служили прекрасные замечательные офицеры. Но мне не повезло…
Итак, дорога в армию.
Ехал я служить в воинскую часть на поезде. Ничего абсолютно, скажу я вам, особенного. Поезд как поезд, вагоны как вагоны. Наверняка, и вы когда-нибудь и куда-нибудь ехали на поезде. Всё то же самое…
Понятное дело, что в плацкарте. Бельё постельное, по объективным и субъективным обстоятельствам, не покупали. Гражданские пассажиры тоже ехали с нами в вагоне. Кстати сказать, они тоже не брали постельное. Проводница этим фактом коммерческим была очень недовольна.
В общем, ехали и ехали себе. Вагон скрипучий кренило на перегонах. Одни открывали окна, дескать, им было душно; другие – закрывали, чтобы сквозняка не было. Кто-то дико храпел, кто-то пакетами шуршал, кто-то и, простите, пукал. Курить ходили в тамбур (тогда ещё можно было), и запах табака разносился густо сквозь весь вагон. Пили водку и чай из стаканов гранёных. Кто-то играл в карты. Кто-то спал, взобравшись на верхние полки. Кто-то выломал дверную ручку в туалете, поэтому приходилось изнутри дверь постоянно чем-нибудь блокировать, или истошно визжать: «занято!!!».
А я, будучи «ботаником», так сказать, интеллигентно, сидя на «боковушке», читал томик прекрасных стихов Северянина, потягивая из фарфоровой чашечки, не менее прекрасный, дедовский крепкий, настоянный на кедровых орешках, самогончик…
– Бухаете, как скоты! – прибегал из другого вагона иногда сопровождающий нас нервный старший лейтенант, – а ну сдать мне немедленно все бутылки!!! Я вам устрою!!! Вот сидит человек, книжку читает! Берите пример!
Я, порядком захмелевший, покачивал головой в такт скрипучему вагону и добродушно ухмылялся. Нос мой раскраснелся неимоверно, очки запотели, стихи на фоне мелькавших ёлочек были восхитительны…
Первый день службы
В те далёкие свои молодые годы выглядел я следующим образом: рост – метр восемьдесят, шатен, два верхних правых зуба накануне удалены, худого телосложения, размер обуви – сорок второй.
Ничего примечательного. Таким и надо быть в армии, – ничем не отличаться от остальных. Иначе могут возникнуть проблемы.
А я носил очки. Это уже плохо. Вдобавок очки оттеняли мой длинный нос – это очень плохо. Нос часто от волнения потел и краснел – это бедствие.