Мне было двенадцать лет, шел тысяча девятьсот восемьдесят восьмой, когда в наш город пришла Эпидемия D – необъяснимая танцевальная болезнь.
Стоял конец сентября. Долгие, жаркие дни лета остались в прошлом. Листья на деревьях покраснели, пожелтели и порыжели, темнело все раньше и раньше.
Никто не знал, как воспринять маниакальное и неуправляемое желание людей танцевать… поначалу, во всяком случае. Позже появились теории и догадки, образованные мужчины и женщины пытались сложить головоломку и как-то объяснить необъяснимое, вдохнуть здравый смысл в немыслимое.
В итоге никто так и не понял, в чем было дело.
Правда, как я выяснил впоследствии, оказалась страннее вымысла.
То, чему я стал свидетелем и что пережил – пусть и частично – в ночь, когда Хомяк, Салли и я отправились на поле Райдерс-Филд, не отпускает меня вот уже тридцать один год. За этот долгий и несколько сумбурный период моей жизни я окончил Северо-Восточный университет с дипломом по философии. Женился на своей подруге по колледжу и развелся с ней три года спустя (по ее вине, хотелось бы верить, не по моей, но кто, черт возьми, знает?). Кем я только не работал, чтобы оставаться на плаву: например, исполнял обязанности ночного портье в гостинице. Если вам кажется, что сидеть за стойкой всю ночь чертовски тоскливо, вы правы… за исключением тех случаев, когда вы – страждущий молодой автор. Потому что этими ночами я писал свой первый роман, который, представьте себе, стал бестселлером по версии «Нью-Йорк таймс». После такой улыбки судьбы я опубликовал еще шесть романов, все они – бульварные ужастики, второсортная литература, на которую критикам жалко тратить время, но эти романы позволяют мне платить по счетам и целиком посвятить себя писательскому ремеслу. Меня это вполне устраивает.
Книга, которую я создаю, сидя за компьютером в квартире в центре Бостона, которую вы, мой молчаливый собеседник, прочтете когда-нибудь в будущем, мой издатель, вне всякого сомнения, назовет художественным вымыслом. Но смею вас заверить – это не вымысел. Нет, уважаемые дамы и господа. Каждое слово здесь – правда, и память мне не изменяет.
Немного о себе.
Я вырос в штате Массачусетс, в Чатеме, одном из пятнадцати городков, разбросанных по всему полуострову Кейп-Код. Если представить полуостров полусогнутой рукой, Чатем окажется на локте. На востоке – Атлантический океан, на юге – пролив Нантакет, а на севере – залив Плезант.
Чатем возник примерно в тысяча шестисотых годах, как община, занимавшаяся рыбацким и китобойным промыслом. К девятнадцатому веку он стал летним пристанищем богатой бостонской элиты, в большинстве уже сменившей павлиньи наряды Викторианской эпохи на более консервативную одежду. По иронии судьбы эти люди стекались в Чатем по тем самым причинам, которые до жути усложняли жизнь первых европейских поселенцев: изолированность городка и его близость к океану. Они приезжали сюда не в дилижансе или на пакетботе, а по железной дороге, которую к восемьсот семьдесят третьему году довели до Провинстауна. В восемьсот девяностом году президент Кливленд превратил свою резиденцию в Борне в первый «летний Белый дом», закрепив за Кейп-Кодом статус престижного места. Вскоре сюда подтянулись актеры и знаменитости (в том числе Хамфри Богарт, Бетт Дэвис, Генри Фонда, Орсон Уэллс), и, подобно крысам, идущим на запах сыра, за ними последовали дилетанты от искусства и туристы.
Если вы когда-нибудь посещали Кейп-Код, вы знакомы с его очарованием и притягательностью. На мой взгляд, этот извилистый кусочек атлантического побережья – один из самых интересных уголков страны. Лесистые возвышенности с согнутыми и перекрученными ветром соснами – прямо из сказок братьев Гримм; в чистых, холодных прудах с соленой водой все еще можно увидеть свое отражение; неглубокие ручьи и реки идеально подходят для ловли моллюсков во время отлива. Открытки с пологими дюнами и песчаными пляжами, что обрамляют живописные гавани и заливы, продаются тысячами.
