Звучит начало музыки «Damned In Any Language» Cradle of Filth.
«Синее марево сопок, освещённых ярким северным солнцем, быстро теряет краски, растворяясь в серых сумерках. И вот сумерки заполнили всё вокруг. Протягиваешь руку перед собой, и она превращается из живой в серую. Такое чувство, что это уже не твоя рука, а рука трупа. Гнус, озверевший после дождей, облепил её густым копошащимся месивом.
Испугавшись, Дарина поспешно выдёргивает руку из сумрака и проводит по ней ладонью, оставляя длинную, красную полосу, размазанной по коже крови, которую выпил гнус. Она запрокидывает голову. В небе, исполосованном всполохами, на недосягаемой высоте блестят крупные вечерние звёзды.
– Здравствуй, Дарина – дочь Зверя! – шепчут чьи-то губы.
– Здравствуй, Устинья! Как ты нашла меня? – сразу же узнаёт она голос своей подруги-шаманки.
– Это было трудно. Очень трудно разглядеть в сумерках среди тысяч троп одну, что привела меня к тебе.
– И всё же ты увидела.
– Увидела!… Твой след отпечатался в твоей судьбе… Какова она, дочь Зверя?
– Она тяжела…
– Я так и думала. Но я не обещала тебе, что тропа, по которой ты пошла, будет лёгкой и прямой. Наоборот! Я сказала, что тебе придётся перенести тяжёлые испытания… – шёпот замер.
Дарина услышала, словно из далёкого далека звуки камлания шаманки. Изображение Устиньи, одетой в отяжелённую амулетами духов-помощников, танцующую с бубном в руках, пришло к ней следом за звуками, составляя потусторонний фон вещего сна. А потом «зрение» женщины распахнулось!
Возле очага, на канне, покрытом шкурой оленя, сидел дух шаманки – маленькая обнажённая фигурка, облачённая в массивные серебряные украшения предков. На её плече возвышался огромный чёрный ворон, и голубой песец лежал у неё в ногах. В глазах зверя не отражалось пламя, как и в глазах ворона, и самой шаманки. Они сидели не шевелясь, смотря все на рисунок, которое вытанцовывал огонь, прыгая на сложенных горкой дровах.
– Дарина, я нашла тебя не просто так, потому что хотела. Я несу тебе печальную весть, но и надежду, что ещё не поздно!
– О чём ты говоришь?
– Тропа твоя свилась с тропой мужчины. Но мужчина этот скоро умрёт!
– О чём ты говоришь, Устинья? – выкрикнула Дарина, но та бесстрастно продолжала, не слушая её.
– Его дух-хранитель, потерялся в небесах, а беззащитная душа стала добычей равка. И никто кроме меня не сможет сразиться с равком. Его сила растёт с каждым днём, с каждой минутой. Поспеши! Равк голоден постоянно. Он пожирает твоего мужчину изнутри! И именно из-за него этот человек скоро умрёт! Дух его, вернувшись со звёздной тропы, не найдёт ничего! Так рождаются духи скорби! И нет ничего печальнее духа скорби в шаманской вселенной – неприкаянный, озябший, но всё ещё живой…
– Ты говоришь о самоубийцах?
– Да! Этот человек – самоубийца!…
Шаманка замолчала. Ворон встрепенулся и гаркнул. Глаза песца вспыхнули, живыми угольками, отражая фигуру Дарины. Зверь растянул пасть в ярко алой собачьей улыбке.
– Что же мне делать, Устинья? – выкрикнула Дарина.
– Моё имя – Шани Ро. Посмотри на бубен, что у меня за спиной. Этот бубен последний. Скоро придут ко мне… Я уже вижу звёздную карту своего пути. Поторопись! Ты и твой мужчина должны придти ко мне, пока не наступил срок…
Образы стали таять и Дарина отчаянно закричала.
– Какой срок, Шани Ро?
– Смерть! – ответил шёпот из наступающей черноты ночи.»
