Крайняя убогость не признавать свои долги. За материал для этой книги и других, которые выйдут после нее, я обязан многим людям, некоторые из них стали мне так близки, как родные, другие стали моими врагами навсегда. И я никогда не забуду никого из них.
Предисловие к изданию «Vintage»
«Флад» не первая моя книга. Первой попыткой стала научная литература: учебник по подростковой жестокости и предлагаемые решения, которые возникли после моей работы в колонии строгого режима для несовершеннолетних. Та первая книга получила успех у критиков, но он так и не распространился за пределы "профессии." Странствующий проповедник с тогда неприемлемым Евангелием, что мы сами создаем монстров и выращиваем чудовищ, что распространяющиеся насилие и пренебрежение детьми это куда большая опасность для нашего вида, чем кокаин и коммунизм вместе взятые, я хотел более широкой аудитории. Поэтому я обратился к "романам", по сути, добавив сюжет, персонажей (сохраняя черты) и (я надеюсь) достаточную силу повествования, чтобы читатель серьезно увлекся и представил мой рассказ.
Но я не мог заставить никого опубликовать «Флад», несмотря на все усилия прекрасного, преданного агента (Виктора Чапина, которому эта книга посвящается), который сохранял свою веру в меня, несмотря на пачки отказных писем, которые все были как под копирку: все говорили какой замечательный я писатель, какие чуткие у меня диалоги, какой "мощный повествовательный голос", но… материал был "просто невозможный". В то время (начало 1980-х годов), материал, который содержит всю мою работу, был обесценен, как "страшилка" или "гротескное преувеличение".
Сейчас мы знаем больше. Будь у меня одно желание, я пожелал бы, чтобы материал, на основе которого я пишу свои романы, был вымышленным. После того, как журналистика "открыла" жестокое обращение с детьми, быстро стало очевидно, что я не "изобретал" и не "воображал" что-нибудь. …Я просто вел репортаж из эпицентра. Там, где я работал в течение трех уродливых десятилетий.
Критическая реакция на мои книги разная (крайне), до сих пор. Но критика "подлинности" базы исчезла с волной новостных заголовков. Правда неизбежна. Все, что остается - это решения и воля к их реализации.
Виктор не дожил до публикации «Флад». Я хотел бы, чтоб он это увидел. И я хотел бы, чтобы это переиздание датировалось задним числом. Но это не так. Зверь еще ходит среди нас. Я вижу себя не "писателем", а солдатом в единственной «священной войне», достойной этого названия. И это мой первый выстрел, который я сделал.
Эндрю Ваксс
Ноябрь 1997
Я добрался до офиса в то утро рано, где-то около десяти утра. Как только собака увидела, что это я, она потрусила к задней двери, и я выпустил ее. Я вышел с ней, тоже проследовал на пожарную лестницу, и смотрел, как она карабкается по металлической лестнице на крышу, где она делала свои собачьи дела. Когда-нибудь у меня дойдут руки все там убрать, хотя, с другой стороны, это удерживает бездомных от использования моей крыши как ночлежки – слишком уж многие из них курят в постели.
Собака намного лучше, чем сигнализация. Полицейские не бросаются в этот район среди ночи, а когда Пэнси на работе, взломщик дождется их обязательно. Неаполитанский мастиф, почти 140 фунтов концентрированной ненависти ко всему человечеству, кроме меня. Моей прошлой собакой была доберман по кличке Дьяволица. Она укусила какого-то клоуна, и мне прилетел иск на сто тысяч баксов, так что ей пришлось бежать из дома. У нее не было никаких документов, и я собирался защищаться изо всех сил, но адвокат, с которым я имел дело тогда, сказал, что мне следует назвать следующую собаку не так зловеще. Я подумывал назвать ее неаполитанский убийца гомо сапиенс, Гомо для краткости, но адвокат сказал, что никогда не знаешь, кто будет среди присяжных, особенно в Нью-Йорке, так что пришлось пойти на компромисс и назвать ее Пэнси. Многие мои клиенты не любят собак, но их у меня не то чтобы адски много.
