Металл скрипел под отверткой, как кость под ножом. Артем вжал плечо в холодную панель шлюза грузового дока #7, пытаясь дотянуться до проклятого сервопривода. Пот, смешавшись с масляной пленкой и вездесущей лунной пылью, заливал глаза. Он моргнул, пытаясь смахнуть соленую жижу ремешком комбинезона, оставив на щеке грязную полосу.
– Чертова железяка… – прошипел он сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как дрожь усталости ползет по рукам.
Повреждение было типичным для базы на Лиме: изношенная проводка, разъеденная агрессивной пылью Хофнунга, дала микроскопический пробой. Искра прожигала изоляцию, сервопривод глох. Вместо нового узла – что было бы логично – Артем выжигал оплавленные концы кабеля мультитулом и накладывал временную перемычку толстым, грубым проводом.
– Хоть бы до конца смены протянуло… Новый ждать – минимум три месяца. Если повезет. – мысль о корпоративных складах, вечно пустых под нужным пунктом, вызывала знакомую горечь.
Под ногами гудела сталь станции – отдаленный гул насосов, перекачивающих что-то жизненно важное или совершенно бесполезное. Где-то в технической шахте над головой вентиляторы на секунду взвыли, как раненые звери, потом срыгнули потоком застоявшегося воздуха – сладковато-химического, с привкусом рециркуляции и человеческой немощи. Артем поморщился. Станция дышала. Или хрипела.
– Артем, ты там живой? – треснул голос в комлинке.
Это Володя, его напарник по несчастью, застрявший на другой стороне шлюза, проверяя датчики давления.
– Еще дышу, – хрипло ответил Артем, затягивая последний контакт. – Почти готово. Как там твои сенсоры?
– Глючат, как черти. То ноль показывают, то зашкаливают. Как будто их кто-то дырочкой тычет.
– Добро пожаловать на Лиму, – усмехнулся Артем без радости. – Тут вся система последнюю неделю… дергается. То свет в секторе D моргает, то вентиляция в столовой с ума сходит, то вот это. Как будто… – он не договорил.
«Как будто ИИ икоту ловит.» Но произносить это вслух казалось глупым суеверием. Просто старость лунной станции. Просто корпоративная экономия. Просто их вечный серый ад.
Он щелкнул выключателем на мультитуле. Сервопривод жалобно взвыл, но панель шлюза плавно, хоть и с подозрительным скрипом, встала на место. Герметизация подтвердилась зеленым светом на табло. Артем вытер лицо рукавом, оставляя новые масляные разводы и направился в сторону столовой. Еще один рабочий день. Еще одна победа над ветхостью. Бесконечность впереди.
Путь от дока пролегал через узкий служебный коридор. Артем шел, почти не глядя, ноги сами несли его по знакомому маршруту. Но у небольшого, толстого иллюминатора, заляпанного изнутри отпечатками пальцев и слегка помутневшего от микрометеоритных сколов, он остановился. По привычке. По необходимости глотнуть чего-то другого, даже если это другая форма пустоты.
Он прильнул к холодному стеклу.
Внизу, подавляя своим масштабом, висел Хофнунг. Планета-шахта. Планета-могила. Ржаво-коричневые пустоши, изрезанные черными шрамами каньонов. Бледно-желтые пятна ядовитых выбросов. Ни капли воды. Ни клочка зелени. Тонкая, ядовитая дымка атмосферы лишь подчеркивала безжизненность. Хофнунг. Говорят, с какого-то старого языка Земли это слово переводится как Надежда. Ирония названия была горькой, как пыль на губах после выхода из шахты.
– Надежда… – прошептал Артем, и в этом слове не было ничего, кроме горечи. – Надежда угробиться в забое к тридцати. Надежда, что запчасти привезут до полного коллапса. Надежда сдохнуть здесь, так и не увидев ничего, кроме этой ржавой пустыни и серых стен.
На орбите планеты цеплялись, как паразиты, утилитарные серые комплексы шахт и перерабатывающих заводов – гнёзда механического муравейника, высасывающего ресурсы из мертвого тела.
