1931, апрель, 20. Недалеко от Кронштадта
Тяжелогруженый сухогруз медленно выгребал в сторону Санкт-Петербурга. Легкий ветерок трепал флаг Греции. И, судя по судовым документам, он двигался из Бразилии с грузом бальзы, которую Россия активно скупала.
И вот нейтральные воды миновали.
Сухогруз вошел в территориальные воды Союза. И там его уже ждали пограничники. После взрыва в Скапа-Флоу и прихода US Navy в Кронштадт Михаил Васильевич начал вводить чуть ли не драконовские меры безопасности. Просто потому, что ожидал ответа.
С тех пор прошло уже полгода.
Однако меры безопасности оставались на высоте и ничуть не притуплялись. В том числе и потому, что Фрунзе лично и регулярно за ними следил. Вот пограничные корабли и встречали все более-менее крупные суда прямо у нейтральных вод, где и производили первичный осмотр. Чтобы удостовериться: это водоплавающее средство угрозы для акватории не несет.
Подали сигнал.
Сухогруз не остановился.
Правда, выбежал какой-то человек и начал махать сигнальными флажками, сообщая, что корабль потерял управление и просит помощи.
Командир сторожевого шлюпа[1] отреагировал достаточно спокойно. С начала навигации это был уже седьмой утративший управление крупный корабль. И каждый раз на то имелись вполне веские причины. Так что, чуть помедлив, он передал на сухогруз приказ застопорить машины и лечь в дрейф с обещанием вызвать буксиры.
Но тщетно.
С сухогруза ответили, что двери в машинное отделение заклинило. Дескать, там был пожар. И теперь паровая машина работала в том режиме, в котором ее последний раз оставили. Котлы же были на жидком топливе и не требовали кочегаров.
Очень натянутое объяснение.
Очень.
Однако оно было дано. И все это время корабль шел вглубь акватории, приближаясь к Кронштадту.
Командир задумался.
Ведь безопасность должна быть безопасной, как их неоднократно наставлял сам генеральный секретарь. Иначе она могла легко превратиться в того дракона, который наносит вред едва ли не больше, чем настоящий враг. Так что устраивать сцены на ровном месте да еще на фоне стольких поломок командир не хотел.
Присмотрелся к сухогрузу.
Достал справочник.
Полистал.
Нашел его. Глянул на вместимость. Прикинул массу бальзы такого объема. Оценил осадку. И побледнел. Было совершенно очевидно – на сухогрузе что-то другое. Существенно более тяжелое.
– Открыть огонь по носовой оконечности, – скомандовал он.
– Командир? – удивленно переспросил старший помощник.
– Что непонятного? Огонь! – рявкнул неестественно бледный командир сторожевого шлюпа.
Секунд десять спустя кормовое 100-мм орудие ударило.
Мгновение.
Удар снаряда в обшивку. Менее чем на полметра выше ватерлинии. Почти у самого среза воды.
Какая-то доля секунды.
И носовая оконечность сухогруза вспухла взрывом…
Командир корабля медленно поднялся на ноги, опираясь на стену рубки. Перед глазами все плыло. В голове гудело.
Корабль качало.
Сильно.
В округе не наблюдалось ни одного целого стекла. Шлюп спасло только то, что он не держался в пяти кабельтовых от сухогруза. Того самого, который сейчас уходил под воду, задрав корму.
Уже через час к месту трагедии прибыли водолазы из Кронштадта, которые обнаружили трюмы, заполненные взрывчаткой…
– Чудо, не иначе, – покачав головой, произнес Фрунзе, разговаривая по телефону с Кронштадтом.
– Взрыв пошел вверх, – хмуро произнес начальник комиссии. – Да и несильный он получился. В носовом отсеке было всего ничего взрывчатки. Просто прибавок, который распихивали по углам. Основной заряд размещался в трюме, между ним и тем зарядом в носу располагалось несколько отсеков. Того, что было в носу, хватило для повреждения довольно хлипкого корпуса, но этого заряда оказалось недостаточно для детонации по цепочке основных зарядов.
