Начало марта 1223 года.
Давным-давно, во времена раздробленности русских земель, жил-был
на свете юноша. Отроду ему было семнадцать лет, а звали его
Григорием. Дом юноши находился на правом берегу реки Волхов, в
Антониевом монастыре, куда он попал ещё в детстве. Родители
Григория, которых парень совсем не помнил, отдали туда мальчишку в
три года. Ребёнка взял к себе иегумен монастыря Савватий - добрый,
седобородый старик, мудрый и немногословный, как и все монахи.
В монастыре мальчик рос не по дням, а по часам, не капризничал,
молился, ничего не просил и без особого труда учился грамоте.
«Голова, голова, Григорий!» - восхищались монахи иноком и его
способностями к обучению. Григорий легко учился грамоте, запоминал
почти всё, что ему говорили, знал наизусть закон божий и легко мог
цитировать Евангелие. Однако все без исключения монахи монастыря
отмечали, что сила, дарованная мальчику Богом, вся ушла в голову, и
на руки и ноги ничего не осталось. Григорий и правда рос щуплым,
сутулым, но в то же время высоким и широкоплечим мальчиком. Никто
не мог понять, что он такое. Ведь несмотря на худобу и умный не по
годам взгляд, в лице его были совсем мужицкие черты вроде большого
лба, массивной, выпирающей вперёд челюсти, пухлых губ... В глазах
его невинность и сомнение смешивались с желанием всё узнать,
победить собственные пороки и грехи и отдаться во служение одному
только Богу.
Приближаться к Господу Григорию помогал отец Савватий, который
часто беседовал с юношей не как с учеником, а как с собственным
сыном. Савватий любил Григория, гордился им, воспитывал мальчика,
как мог... Часто они прогуливались вдоль реки Волхов и говорили о
Боге. А Григорий смотрел вдаль, на тонкую, как ниточка, линию
горизонта, где лежал большой, неведомый мир, полный загадок, тайн и
чудес, в котором Григорию никогда не суждено было побывать.
В этот раз они шли по той же дороге и вели всё те же разговоры.
Началась весна. В этом году она пришла раньше обычного. Уже в
феврале снег растаял, лёд с реки сошёл, с юга вернулись птицы, а по
земле потекли ручейки... К началу марта весна уже шла полным ходом,
и новый день был теплее предыдущего.
Григорий и Савватий шли, наслаждаясь наступившей весной.
Савватий спрашивал инока о насущных делах, а Григорий отвечал
коротко, сухо. Он смотрел на горизонт и мечтал, а разговор совсем
не интересовал юношу.
- Я знаю, почему ты всё время смотришь вдаль, - говорил, качая
головой, игумен Савватий, - ты ещё очень молод и не
понимаешь, чем хороша жизнь в уединении, как у нас. Но мы посвящаем
её познанию Бога. Мы находимся вдали от мирской суеты и ближе к
Господу, чем кто бы то ни был. Это величайшее счастье, Григорий...
Обрести веру... Верой можно двигать горы. Я же тебе рассказывал
историю о том, как был построен наш монастырь? Антоний Римлянин
стоял на скале и молился Господу, но тут скала оторвалась от берега
и приплыла сюда, к Новгороду. Здесь Антоний основал наш монастырь.
В этом была воля Бога, Григорий. И мы здесь тоже выполняем его
волю.
- Я знаю, отец Савватий, - кивнул Григорий, слышавший эту
историю не в первый раз. - Мы служим Ему, но... В последнее время
мне кажется, что я никогда не смогу полностью полностью понять волю
Божью.
- В чём же причина?
- В том, что я не могу полюбить всех людей на свете, - объяснил
Григорий. - А ведь для того, чтобы по-настоящему полюбить Бога,
надо полюбить всех.
- Что же мешает твоей любви, сын мой? - спросил Савватий.
- Я не знаю... - замешкался Григорий. - Нет людей, которых я бы
любил как-то особенно. У одних есть родители, у других - жена
или дети, а у меня... Есть вы, отец, но к вам у меня любовь, как к
учителю.
