Небольшое помещение с ободранными стенами и потолком, с грязными
подтёками и плесенью, в котором стоял небольшой засаленный диван и
кухонный гарнитур, в щелях которого обитали тараканы. На
бледно-зеленом с грязными подлокотниками диване сидела
светловолосая, кареглазая девочка и смотрела на свою мать,
возившуюся над столешницей справа у входа. Она стояла в темно синем
халате с красными цветами и жарила рыбу, отчего все помещение
наполнял стойкий запах. Девочка зажала нос маленькими пальчиками,
сквозь которые она всматривалась в родные черты, светлые сальные
волосы были собранны в пучок, « у меня волосы как у мамы» с
нежностью подметила девочка, она всматривалась в лицо с пустыми,
безжизненными, голубыми глазами, острый нос придавал лицу некую
тоску или даже жизненную усталость. Смотря на маму, сердце у
малышки сжималось от жалости «она такая измученная» думала девочка.
На шее было два шрама, откуда они взялись, малышка не знала и
потому часто фантазировала на эту тему. В своей голове девочка
представляла маму, сражающуюся на мечах со злодеями.
- Воняет, - еле слышно выговорила она.
Мать оторвала взгляд от некогда белой плиты с большими коричневыми
подтеками и черным нагаром.
- Воняет ей! Всем нам приходится что-то терпеть в этой жизни, не
нравится - выйди вон. - Женщина тряхнула головой в сторону выхода.
На что девочка лишь устало отвела взгляд в угол, где сидел
коричневый медведь с некогда белым животом, теперь же он был с
желтыми пятнами, слева на медведе была вышита красная лапка, для
ребенка она представлялась сердечком плюшевого друга. Над игрушкой
в своей паутине обитал паук. Сморщив лицо, малышка снова обратилась
к матери.
- Мам, паук снова сделал себе дом над Михаил Потапычем. – Голос
звучал не громко, словно она боялась сломать ту хрупкую тишину, что
обитает в комнате.
- У меня нет на это времени, - раздраженно бросила женщина. Она
чувствовала усталость, злость, собственное бессилие. Вину за
сложную и неудавшуюся жизнь, она перекладывала на собственную
дочь.
Глаза ребенка начали наполняться слезами, но она сдерживала плач и
потому слегка всхлипывала, проглатывая вырывающиеся рыдания. Она
привыкла к равнодушному отношению, привыкла чувствовать себя
одинокой и незащищенной, не смотря на такой небольшой возраст. Она
опустила голову, слеза, скатившись, беззвучно упала на коленку.
Материнское сердце сдавила жалость, с таким же суровым лицом
женщина взяла полотенце со столешницы и смахнула неугодного
квартиранта.
- Ну, теперь довольна? - сухо произнесла женщина. На что девочка
лишь повела плечами, не поднимая взор на собственную мать.
- Отвечай, когда я с тобой говорю, Катя! – голос звучал раздраженно
и угрожающе.
Маленькое сердечко застучало сильнее.
- Хорошо, мам! Я не знала, что сказать вот и молчала, –
проговаривает девочка, поднимая взгляд на маму. - Он же всегда
возвращается в этот угол, может, его нужно было прихлопнуть! –
немного бодро и воинственно говорит малышка.
Мать лишь равнодушно покачала головой.
- Раз умная такая, в следующий раз прихлопни! – голос звучит
спокойно, мать возвращается к готовке, набросив полотенце себе на
плечо.
По столешнице заскользил коричневый таракан. Женщина попыталась
прихлопнуть его лопаткой, которой переворачивала рыбу. Глухие стуки
раздались по комнате. Но нарушитель спокойствия уже проскользнул в
щель между столешницей и раковиной. Выключив плиту, женщина
средством охоты за тараканом бросила несколько кусков рыбы в
тарелку. Вручив тарелку с рыбой Катюше, мать покинула помещение,
хлопнув окрашенной рассохшейся деревянной дверью. Вместе с хлопком
в комнату попал и глоток свежего воздуха. Катя опустила глаза,
аккуратно приподняла кусок рыбы и укусила его, доставая изо рта
мелкие косточки, складывая их аккуратно на край тарелки единой
кучей. Девочка снова посмотрела в угол, где проживал Михаил
Потапыч, паука не было видно, тогда взгляд упал на плиту, где на
выключенной, но еще теплой конфорке стояла рыба, на столешнице уже
вовсю хозяйничали тараканы. Они ползали по кухонной рабочей
поверхности и по стене в местах, где были застывшие капли жира.
Катюша была дома совсем одна, но каждое ее движение было тихим как
у мышки, она не бегала, не игралась, как ей хотелось. Она не
нарушала тишину, выжидая появления отца, которого так раздражали
посторонние громкие звуки, шуметь в этом доме можно лишь
телевизору, но настолько громко, насколько это позволял
хозяин.
