Звук приглушённых шагов, отскакивая от стен, уносился вверх.
Туда, где, вероятно, должен находиться вход в это подземелье. Это
именно подземелье, и ни что иное, хотя узкая винтовая лестница,
словно бур вгрызающаяся в холодную сырую темноту, могла являть
собой и внутренности гигантской башни. Но та самая сырость, то
самое беззвучие, царившее здесь, однозначно склоняли выбор в пользу
подземелья.
Бин не в первый раз спускался по этим выщербленным временем
ступеням. Словно дежавю, преследовало его это ощущение, когда
пытаешься в темноте нащупать ногой следующую ступеньку, держась
рукой за влажный шершавый камень. Он точно знал, что будет идти вот
так вот какое-то время, стараясь не упасть. Он никогда не знает,
как попал на эту треклятую лестницу – он просто оказывается здесь,
уже погруженный в этот липкий мрак. Иногда он оскальзывается на
мокрых от скопившейся в воздухе влаги ступеньках, но, хвала богам,
всякий раз успевает упереться в стены обеими руками, благо ширина
коридора вполне это позволяет.
Спускаясь вниз, Бин уже знает, что будет дальше. В какой-то
момент лестница упрётся в небольшую закрытую дверь. Даже зная, что
будет за этой дверью, Бин всякий раз некоторое время неловко
мнётся, прежде чем осторожно толкнуть её. Более того, он точно
знает, что из этого осторожного толчка ничего не выйдет, поскольку
дверные петли порядком поржавели, так что придётся толкнуть
сильнее. Но всё равно из раза в раз он сначала мнётся, затем
легонько нажимает на склизкие доски одними пальцами.
Что ж, и в этот раз никаких неожиданностей – дверь остаётся
недвижимой. Вздохнув, Бин с усилием толкает её сперва ладонью, а
затем и плечом. Лишь тогда, издав сдавленный скрип, словно
приглушенный окружающим сумраком, дверь поддаётся. И в тот же миг
по другую сторону двери вспыхивает слабый голубоватый свет, словно
отсвет молнии, только горящий ровно и скупо.
Сердце вновь оборвалось, всем своим весом придавив мочевой
пузырь. Бин словно забывает дышать на время, зачарованно глядя на
узкую полоску света, которая одновременно и манит, и пугает. Однако
он уже знает, что должен отворить дверь и войти. Потому что там его
ждут. Ждёт тот, кто не привык долго ждать. А может и наоборот –
привык ждать слишком долго. Вымученно сглотнув, Бин расширяет
проход и входит внутрь довольно небольшой, весьма аскетичной
комнаты.
Здесь нет почти ничего. Такие же голые стены, как и там, на
лестнице. В этом голубоватом сиянии они выглядят странно белёсыми,
словно поседевшими от времени. На огромных, грубо отёсанных
валунах, из которых построена стена, кажется, и впрямь лежит тонкая
вязь инея. Или это конденсировавшиеся капельки воды?
Откуда льётся свет – понять невозможно. Источника света нет,
поэтому создаётся впечатление, что слабое свечение исходит от самой
комнаты, от её воздуха. Ни одного окна – да и впрямь, откуда им
взяться на такой глубине? Из мебели – лишь странное ложе, более
похожее на алтарь. Лежащего на ложе не видно – его (или её)
скрывает лёгкий полупрозрачный полог. Но в том, что за этим пологом
кто-то есть, Бин не сомневается ни на секунду. Тот, кто ждёт его.
Тот, по чьему зову он пришёл.
Однако за пологом – ни малейшего движения, ни малейшего шороха.
Хозяин никак не даёт понять, что заметил присутствие гостя. Хотя
нет же – ведь свет этот зажегся лишь в тот миг, когда дверь
приоткрылась. Но почему же тогда таинственный хозяин не хочет
показаться? Почему нарушает древние правила вежества? Что-то
пугающее, леденящее было в этом недвижимом ожидании.
Бину жутко хочется в туалет, и при этом желательно, чтобы туалет
этот был где-нибудь в тысяче лиг[1] отсюда, но реальность такова,
что он сейчас здесь, а не где-то ещё, поэтому весьма глупо просто
стоять столбом. То, что он состарится и умрёт прежде, чем некто за
пологом сделает хотя бы одно движение, Бин отчего-то не сомневался.
Значит, инициативу придётся взять на себя.
