Старик был похож на старого, битого временем и жизнью ворона. Из
грязно-белой щетины, которая росла, казалось, от самых его
маленьких чёрных глазок, торчал огромный горбатый нос – настоящий
клюв. Полы траченого временем плаща какого-то неопределённого
бурого цвета трепетали на холодном осеннем ветру, придавая ещё
большее сходство с болезненной ощипанной вороной, медленно
подыхающей на голой ветке. И голос у него был подстать – резкий,
каркающий, надорванный. Может именно от этого его злые, колючие
слава казались ещё более мерзкими.
– Война! Война! – вещал старик, возвышаясь над небольшой толпой,
благодаря тюкам кож, на которые он взобрался. – Только война! Эта
война очистит мир, изгонит скверну, восстановит справедливость!
Покуда живо хоть одно лиррское отродье, не будет покоя моему
сердцу!
С этими словами старик исступлённо рванул себя за одежду на
груди. Послышался явственный хруст ветхой ткани, а сам же оратор
едва устоял на ногах от такого резкого рывка. Но толпа приняла этот
жест весьма благосклонно.
– Война! – экзальтированно вскричал старик – похоже, это было
его любимое слово. – Это очистительное пламя, которое выжжет сорную
траву, чтобы дать взойти добрым злакам. Наша благословенная империя
– мир людей! Лиррам здесь нет места!
Слова упали на благодатную почву – толпа задвигалась, раздались
одобрительные выкрики, вверх взметнулось несколько крепко сжатых
заскорузлых кулаков. Ни у кого из тех, кто обступил эту
импровизированную сцену из дурно пахнущих тюков с кожами, не было и
тени сомнения в справедливости того, что каркал им этот жутковатый
ворон…
***
Война пришла на обширные территории Великой Кидуанской империи
поздней весной 2837 года Руны Хесс[1], когда, казалось бы, самое
время жить, радоваться тому, какой благодатный в этом году выдался
месяц Арионна[2], любить друг друга, да ждать обильного урожая. И
это была не одна из тех войн, когда на жирные бока империи то и
дело пытались бросаться голодные волки Прианурья – дикари, до
которых у императоров покуда не дошли руки, или вновь пытались
восстать недавно присоединённые территории палатийских племён. Это
даже не было пихание локтями с Саррассанской империей, с которой
тесно было меститься на Паэтте. Это была гражданская война, в
которой верноподданные Кидуанской империи рубили и резали друг
друга.
Если, конечно, само слово «верноподданный» можно применить к
богомерзким отродьям, именуемым лиррами. Спесивые ублюдки,
воротящие нос от людей, считающие их вторым сортом по праву того,
что боги по какой-то ошибке наградили их долгой жизнью. Не знающие
своего места выродки, уверенные в собственной безнаказанности.
Лиррия, юго-западная провинция империи, граничащая с Саррассой,
всегда держалась особняком. С тех самых пор, как пересеклись пути
человеческой и лиррийской рас, отношения их нельзя было назвать
простыми. Лирры держались с людьми снисходительно и высокомерно,
словно старшие братья. Когда люди, измучавшись постоянными
дрязгами, построили наконец нечто цельное и стабильное – империю
Содрейн, лирры не принимали в этом никакого участия.
Увы, великая империя пала довольно скоро – при жизни внуков
правнуков тех, кто её создавал. После себя она оставила лишь
монументальные и величественные города, язык, на котором теперь
говорила значительная часть населения Паэтты, а также понимание
того, что для сохранения мира и стабильности нет другого пути,
кроме имперского. Потому и неудивительно, что на неостывшем ещё
пепелище империи Содрейн вскоре воздвиглись два новых государства –
Саррасса и Кидуа. И вновь они были построены людьми, а лирры лишь
смотрели на это со стороны, как обычно – чуть презрительно.
