Пятки нещадно колотились о бугристый сельский просёлок. Жара в
этом году стояла такая, что впору раздеваться до костей, и пыль на
наезженной дороге была лёгкой и мелкой. Вот и сейчас она взвивалась
под ногами четверых колонов, тянущих связанного и избитого Бина к
месту его последнего в этом мире пристанища. Пыль вырывалась и
из-под израненных пяток Бина, облепляла покрытые кровяной коростой
ноги. Пыль забивалась в и без того забитую слюнями и соплями глотку
Бина, из которой доносились звуки, мало напоминающие человеческую
речь. Пыль забивала слезящиеся, припухшие глаза Бина, и от этой
огненной слёзно-пыльной смеси их жгло так, будто там устроил привал
с непременным огромным огневищем целый отряд северных берсерков
из-за Серого моря.
Бина волокли больно и бесцеремонно. Руки его были раскинуты в
стороны, а под сгибы локтей вдоль лопаток была пропущена длинная
жердь, к которой он сам был привязан грубыми вожжами, впившимися в
израненное тело и набухшими от его, Биновой, крови. За эту жердь,
по двое с каждой стороны, и тянули его ходко и споро те самые
колоны, которые всего какими-то тремя четвертями часа ранее и
застали его за кражей. Жердь больно била в лопатки, пятки больно
били в дорогу. Голова была бессильно запрокинута и висела, как
говорится, «вниз головой», отчего мир казался перевёрнутым. В этом
перевёрнутом мире, кроме жаркого солнца, душной пыли и огненной
боли присутствовали ещё несколько оборванных мальчишек, с
издевательским смехом бегущими впереди процессии. Они уже
предвкушали то, что сейчас должно произойти.
Кто бы мог подумать, что эти ленивые и недалёкие колоны окажутся
ещё и такими обидчивыми и скорыми на расправу? Конечно, этим летом
стоит такая жара, что с урожаем можно уже распрощаться –
возделанные некогда поля покрылись потрескавшейся коркой, из
которой тоскливо торчат былинки, которым не суждено уже стать
налитыми колосьями. Да и трава погорела, так что сена заготовить на
зиму тоже будет сложновато. Всё это понятно, но разве это повод
людям так звереть? Ну подумаешь – пытался увести пару коней… Да и
какие же это кони??? Клячи – и то слишком доброе имя для двух
костлявых трясущихся животин, которые и стали причиной всех Биновых
бед.
Конечно, Бин знал, что эти клячи – две последние оставшиеся в
селении лошади, и что с их исчезновением исчезнет и последняя
надежда колонов протянуть этот год. Да, наверняка им, колонам,
пришлось бы идти на поклон к окрестным сеньорам, а те не преминули
бы взять их в крепость за те жалкие подачки, что помогут хотя бы
половине детишек пережить зиму. Хотя, глядя на глумящиеся пыльные
рожи бегущих впереди пареньков, Бин как-то не очень-то находил
жалость к ним в своём сердце. Да и ничего бы страшного не
случилось, – продолжал размышлять Бин, – ну стали бы ещё полсотни
колонов крепостными… Годом раньше, годом позже… Не засуха, так
дожди, не дожди – так холода… Пусть ещё скажут спасибо, что в
окрестностях Латиона обыватели пока не видели на своих щеках
лиловых пятен синивицы, от которой мрут сейчас на западе
королевства!
Конечно, мы сейчас очень облагораживаем и систематизируем мысли
Бина. Конечно, они были совсем не так связны. Конечно, в них сейчас
было куда больше нытья и бранных слов. Но это и простительно для
человека неполных двадцати лет, которого собираются вздёрнуть на
сук через каких-нибудь пять минут.
Вообще-то говоря, Пыжи – деревенька, в которой схватили Бина –
была всего в паре лиг[1] от Латиона, столицы королевства с
одноименным названием. По всем правилам колоны, схватившие
конокрада, должны были бы сопроводить его в город и сдать в Бурый
Суд. Однако обозлённые поступком Бина колоны решили, что нечего
беспокоить почтенных судей по пустякам. Кроме того, им и самим
хотелось выплеснуть хоть часть своей злобы и безнадёги. Они не
могли отомстить жгучему солнцу, они не могли отомстить тучам, что
упорно не хотели переползать через невысокие Анурские горы на
востоке, чтобы благословить живительной влагой страдающий Латион.
Но они могли отомстить этому мальчишке, что едва не обрёк деревню
на крепость или голодную смерть.
