Гимн жизни

Влюблённый, он не замечал

Её насмешек и презренья,

Обиды молча ей прощал,

Иронией скрывал волненье.

Готов был на руках носить

Свою царицу сновидений,

Просил улыбкой наградить

И жаждал редкостных мгновений,

Чтобы побыть наедине,

Её коснуться хоть бы взглядом,

Шептал: "Прошу, приди ко мне…",

В мечтах бывал всегда с ней рядом.

Но тщетно всё : как холодна

Его капризная богиня!

"Я не люблю, – твердит она,-

И ты мне часто лишь противен".

Кинжалом сердце взор разит.

С собой не совладать: он плачет.

И всё ж её не обвинит.

Он верит: будет всё иначе…

Я отсиживалась в одной из каморок для «клинингового персонала» и, тяжело дыша и изредка икая сквозь сжатые зубы, тщетно пыталась понять, как выйти из здания никем не замеченной. На коленях мирно покоилась голова неандертальца, созданная лично мной из папье-маше несколько дней назад. В голове все еще звенел негодующий крик нашей уборщицы бабы Зины: «Надька! Надька, стой! Стой, зараза неандертальская!» Ага, ща. Только трусы поглажу. Трусы… Божечки, я, похоже, выскочила из номера без них… Вот же стыдоба! Варька с Машкой неделю ржать будут, когда узнают…

И что теперь? Куда идти? В тонкой гипюровой кофточке и шелковой юбке до колена, которые добрые сестренки заставили напялить на это бессмысленное свидание, я по такому жгучему морозу далеко не убегу. Нет, можно постараться, конечно, благо, на ногах у меня остались мои любимые розовые босоножки с каблучком пару сантиметров. Угу. До ближайшей больницы, как минимум с воспалением легких. А там меня быстро и найдут, и вылечат, и замуж насильно выдадут. Сволочи! Не хочу! Я еще так молода! Не хочу!!!

Нет, рыдать нельзя… Никоим образом нельзя… Иначе макияж потечет… И буду я тогда Надька-страхолюдина… Меня даже завалящий бомж в переулке испугается…

«Всего одно свидание. Ну дочка, что тебе стоит? Симпатичный молодой человек, говорит, видел тебя на сцене, влюбился, хочет поближе познакомиться». Знаю я их знакомства. После последнего, с нагловатым сынком местного мэра, я целый месяц у тетки в глухой деревне отсиживалась, глухонемой притворялась! А отчим с матерью на дармовщинку на Сейшелы с якобы будущими родственниками съездили, отдохнули!

Небо, я ведь так молода! Мне всего двадцать три! Ну какой «замуж»! Не хочу я туда! И вообще, мой ненаглядный «папочка» только недавно дал мне главные роли в своем театре. Должна же я вдоволь насладиться заслуженными овациями зрителей! Голова неандертальца на моих коленях ехидно оскалилась. У, обормот! И почему я, когда его делала, посчитала, что эта древность обязательно должна улыбаться!?

– Надя, – в комнату заглянула Верочка, наша гардеробщица, миленькая и отзывчивая кареглазая шатенка. – Совесть у тебя есть? Тебя и театр, и гостиница уже пару часов разыскивают. Выходи давай. Его отец приехал, просто мечтает с тобой познакомиться.

– Угу, ик, сына он своего, ик, великовозрастную дубину, ик, женить мечтает. Ик. Я ему, ик, даром не сдалась. Ик.

– Не ворчи. Все выходы давно оцеплены. Тебе все равно отсюда не выбраться.

Уроды! Я тяжело вздохнула:

– Вер, ик, ну что они ко мне, ик, все пристали, а? Ну переспала, ик, я с ним. Ик. Это что, ик, повод меня сразу, ик, в ЗАГС тащить??? Ик.

– Варя с Машей давно замужем. А твой отчим, сама знаешь, очень ответственный человек.

Знаю. Придушить бы его, чтобы этой долбанной ответственностью не страдал…

А ведь как хорошо все начиналось. Мой отчим владеет двумя семиэтажными зданиями в центре нашего города: а одном располагаются театр, ледовый каток и швейная мастерская, в другом – ресторан и отель. Удобно, кто ж спорит: посмотрел представление, поел в ресторане и на бочок в заказанном номере.