Южная окраина исследовательского комплекса лежала в тусклом свете, который уже не называли солнечным. Он был пыльным, выгоревшим, словно сам воздух стерся от воспоминаний. Земля под вездеходом напоминала хрупкий панцирь: трещины, изнасилованные солью, вкрапления слюды, блестящей, как грязное зеркало.
Машина двигалась медленно. Кабина герметична, фильтры старые. Внутри – двое.
Он молчал. Смотрел вперёд. Руки в перчатках сжимали руль слишком крепко – костяшки пальцев белели сквозь прорезиненный материал. Двигались губы, но без слов: он что-то жевал внутри себя – мысли, тревогу, неуверенность.
Она говорила полушёпотом, с хрипотцой в голосе, будто этот путь длился не часы, а месяцы, и каждый день приходилось убеждать не только спутника, но и саму себя:
– Есть же ещё шанс. Понимаешь? Один. Всего один. Два лагеря. Два проклятых взгляда. Если мы сможем посадить их за один стол… хотя бы попытаться…
Он не отвечал. Даже не кивнул. В зеркале бликовали очки. За ними – пустота взгляда.
– Они ведь и не знают, – продолжала она. – Те, кто остался. За своими воздушными фильтрами и симуляторами совести. Не знают, что эта за вспышка…
Она замолчала.
За окном тянулись мёртвые деревья – не изогнутые ветром, а обугленные изнутри, как если бы в каждой капле сока произошло короткое замыкание. Их не было много. Один-два, как посты на заброшенной границе. Мертвые, каменные деревья.
Он резко нажал тормоз.
– До станции – шестьсот метров, – сказал он. – Пешком пойдём.
Она посмотрела на него удивлённо:
– Ты боишься?
Он не ответил. Вышел первым. Воздух шевельнул ткань его защитного костюма. У неё не было выбора – она последовала.
Дорога к станции была старая, как будто не просто забытая – вычеркнутая. Трава не росла, только пыль оседала и ветер ходил, как патруль.
– Если компромисс возможен, – сказала она, ступая след в след, – тогда не всё кончено. Если хоть кто-то… хоть один человек… захочет слушать, а не командовать…
Он вдруг остановился. Повернулся к ней:
– Тебе правда кажется, что всё зависит от слов?
Она замерла, потом мягко улыбнулась:
– От смысла. Не от слов.
Он снова пошёл, не ответив. Но в спине его что-то дрогнуло. Она не видела – он вспомнил кого-то. Кто ждал их. Кто не знал, что их путь – опасен не тем, что видно, да и сами они не подозревали чем опасен их путь.
Станция показалась внезапно – будто вынырнула из пейзажа. Квадратный ангар, бетон, облупленная эмблема. Ни звука. Только металлический скрежет двери, поддавшейся их коду.
Внутри было прохладно. Слишком прохладно.
Она огляделась:
– Работает резерв.
Он кивнул.
– Это не случайно, – добавил он. – предчувствие не обманывает. Что-то не ладное произошло.
Она подошла к панели. Старый порт данных. Достала блок. Подключила. На экране замигали строки. Он стоял рядом, не глядя на неё – вслушивался. В воздух, в станции, в себя.
Взгляд его был устремлён в пустой коридор. Казалось, он видел не стены, а туннель времени. Что-то важное, что-то не сказанное.
– Я думаю, если у нас получится, – проговорила она негромко, – мир узнает. Узнает, что вспышка – это не конец, и есть пути справиться со всем здесь, на Земле.
Он обернулся. Глаза у него были сухими. Он хотел что-то сказать. Или спросить. Или поспорить. Но сказал:
– Ты слишком веришь в людей.
Она смотрела на него долго:
– А ты слишком боишься их.
И снова – тишина. Свет в коридоре моргнул. Он едва заметно отступил назад. Она не увидела этого. Зато он – заметил, что на станции тишина, исключающая наличие каких-либо процессов, производимых людьми. Дверь за их спинами закрылась чуть-чуть неестественно. За её плечом, на экране, внезапно появилась надпись:
«Протокол Автономности запущен.»
Он понял, что место небезопасно. Она продолжала читать, будто ничего странного не происходило.
