– И вот тут как раз привозят бабку. А ты прикинь, четвертый час утра… Мне либо поесть надо, либо вздремнуть, а то я сам труп. Ну, у меня бутерброды, чай налит, кушетку застелил – покемарить… И вот тут… Бабку я, конечно, принял. Расписался, где надо, оформил ее, то-се… И в коридоре у стеночки оставил – в мешке, как привезли. Думаю, поем, тогда уже разберусь. Полежит пятнадцать минут, ей теперь торопиться некуда. Колбаса еще такая была – сервелат… Ну ты же помнишь, Потапова, – подмигнул санитар. Шрам у Ольги на плече словно обожгло. Она непроизвольно потерла его ладонью и заколебалась: остаться слушать этот бред или уйти прямо сейчас?
– Вот сказал и сразу есть захотел, – с притворной досадой заключил санитар и повел носом. – Борщом пахнет.
– Не выйдет, Федя, – покачала Ольга головой. – Я тебя кормить не собираюсь. Захотел – так сам за себя и плати. А я вообще не понимаю, зачем тут сижу. – Она оглядела низкий зал трактира с замызганными стенами, подслеповатыми от грязи окнами и деревянными столами. Свой Ольга уже несколько раз протерла сухими салфетками, что стояли в подставке, но все еще опасалась ставить на него локти. Борщом, кстати, вовсе не пахло, зато от запаха выпечки забурчало в животе. Наверное, лучше уйти.
– Погоди, Потапова, сейчас поймешь. Я как раз первый бутер дожевывал, вдруг слышу: вроде какой-то шум в коридоре. Морг, как бы тебе сказать, Потапова, довольно тихое место, особенно ночью. Сначала подумал, это видосик у меня в телефоне. Вырубил звук, прислушался. Не, точно коридор. Пошел глянуть – а пакет ерзает! Это она там, видать, руками шарила. Сморщенная вся, ей лет сто, наверное.
– А ты что? – Витрина с пирожными у Фёдора за спиной дразнила изобилием. В ее центре возвышалась горка ванильных кексов, самый верхний держался вопреки всем законам физики и грозил обрушиться, раскатив по полкам остальные. Кекс разнузданно подмигивал Ольге с верхотуры своими изюминами. Хотелось надеяться, что это были именно изюмины.
– А что я? Мертвецы у меня еще не оживали. Это, между прочим, не привидения. – Ольга хмыкнула, но Фёдор был серьезен, почти суров: – Занервничал, конечно. Еще бы – живого человека чуть не угробили. А я потом отвечай. Куда эти дебилы на труповозке смотрели, вообще непонятно. Это я тогда так подумал. – Он хмуро проследил взглядом за единственным на все кафе официантом в неожиданно белоснежной рубахе с закатанными по локоть рукавами и идеально отутюженном фартуке.
– А сейчас что? Передумал?
– А сама как считаешь? – Санитар подался к Ольге и почти улегся на стол. Тот крякнул под его весом и напряг все свои ножки. – Если у меня… – Фёдор понизил голос и снизу вверх заглянул Ольге в глаза. – …в следующую смену в холодильнике забальзамированный ожил?
– Ужас. – Ольга непроизвольно отстранилась. Посетители лязгали приборами о тарелки. Запах ванили начинал раздражать. – Считаю, врешь ты, Федя. Это если вежливо. Ну проворонили бабку, всякое бывает. И тысячи за такое не дам, не рассчитывай.
– Обидно мне, Потапова. – Фёдор откинулся на деревянную спинку. – Я тебе хоть раз врал?
– Хм, дай-ка вспомнить…
– В школе – не считается! – Он вскинул обе ладони. Они были отвратительно розовые с короткими толстыми пальцами, похожими на детские сосиски.
– Ага. Ну вот – сразу в отказ. Тогда, значит, кофе с тебя? – Она кивнула на свой нетронутый капучино.
– Злая ты все же, Потапова. Это ты мне мстишь за те бутерброды.
– Не за бутерброды. – Ольга снова потерла шрам под водолазкой. – А за то, что ты мне постоянно напоминаешь про эту гнусь, Федя.
