Еще прохладная майская ночь потихоньку уступала свои права свежему утру. Солнце нехотя пряталось за макушками деревьев, лениво протягивая свои теплые лучи по земле, не давая росе надолго задерживаться.
Но в лесу не было тихо, как это обычно бывает рано утром. Сильные порывы ветра, собравшиеся в густой белый туман, метались по лесу, неся за собой устрашающие звуки: плач, рев и крик. Натыкаясь на деревья, туман, словно ударившаяся о стекло птица, взвизгивал, злился, потом резко разворачивался и мчался в другую сторону.
Нахохлившийся ворон спал на ветке мощной березы около старенькой двухэтажной избушки. Эти порывы нисколько не мешали ему видеть сны: туман огибал избушку, боясь приближаться в ее сторону.
Вдруг послышались осторожные, едва уловимые шаги. Ворон встрепенулся, открыл глаза и прислушался. Об этих шагах знал только острый слух черной птицы, остальные не могли уловить столь незаметные звуки.
Расправив крылья, ворон взмыл над макушками деревьев, устремившись в самое небо, облетел весь лес и уселся на крайнее дерево, откуда открывался вид на поле и деревню, видневшуюся из-за холма.
Прищурив глаза, птица внимательно всмотрелась вдаль. Ничего не было видно, однако ворон удовлетворительно каркнул, сорвался вниз с дерева и взмыл ввысь уже у самой земли.
Подлетев ближе к избушке, птица начала снижать высоту, ударилась о покрытую росой траву. Поднялся столб перьев, и вот уже высокий черноволосый паренек уверенно зашагал по дорожке.
Что-то наверху заинтересовало его, он поднял голову: с ветки сосны белоснежная сова внимательно наблюдала за ним, прищурив свои круглые черные глазки.
«Странно, полярные совы не водятся в наших лесах», – подумал парень, когда птица скрылась в лесной чаще. Он поднялся на скрипучее крыльцо избушки, толкнул тяжелую деревянную дверь и скрылся внутри.
Через пару минут на втором этаже зажегся свет, послышались шаги, и высокая ловкая старушка в цветной шали вынырнула наружу. Она посмотрела на небо: месяц уже передал свой пост солнцу и начал спускаться вниз.
«Оба светила видны, самое время», – подумала старушка. Она укуталась в свою шаль, зажгла над входом фонарь, далеко осветивший тропинку, и скрылась за дверью.
– Дана, поднимайся, наконец! – в который раз крикнула мама. – Надеюсь, ты до ночи готовилась к контрольным, – крикнула напоследок она и хлопнула дверью в комнату.
Я медленно села на кровати и посмотрела в окно: на улице уже было светло. Слышался рев торопящихся, гудящих машин, поднимающих с дороги только осевшую пыль. Новостройка напротив нашего дома скрывала видневшийся когда-то и такой любимый розово-сиреневый рассвет, исходивший от торопящегося на свой пост солнца.
Я сползла с кровати на пол вместе с одеялом и просидела так еще минут десять, смотря в одну точку.
– Дочь, уже половина восьмого, опаздываешь ведь, – на этот раз уже папа торопил меня. – Десятый класс, на днях контрольные, а ты так безответственно относишься к учебе… – папа покачал головой и ушел на работу. Видимо, мама заставила поговорить со мной. Сам он не особо цеплялся к моим оценкам. «Ну, двойка и двойка», – обычно отвечал он. Хотя с недавнего времени я стала круглой отличницей, и совсем забыла, что значит получить неуд.
Я поправила взъерошенные волосы, поднялась с пола, скинула одеяло на кровать и открыла шкаф: джинсы и футболка – все по классике. Взяв рюкзак и приготовленный для меня бутерброд, вышла из дома и не спеша побрела в сторону школы по уже давно знакомой и изрядно надоевшей дороге.
Шумные компании обгоняли меня и спешили к первому уроку, обсуждая планы на вечер, грядущие контрольные и поездки на приближающиеся летние каникулы. А я брела на каторгу в привычном гордом одиночестве.
