В сущности наш город ничем не отличается от прочих городов нашей родины – очередное богомерзкое порождение, алчущее собственного разрушения вполне обычными для нашего времени способами. Впрочем, простите мне этот порыв! Я лишь напишу пару коротких строчек, и тут же исчезну, будто бы ни меня, ни этих порочащих восклицаний никогда и не было. Впрочем, можете и не прощать, мне все равно!
На самом деле не так уж и все и плохо в нашем городе, у нашего города есть Клуб. Похоже, Клуб стал последним подарком для нас от небожителей, которые, судя по всему, после этого запрыгнули на своих златогривых коней и умчались прочь по небесному пути, по всей видимости туда, где цивилизация все еще может быть спасена. Ну а мы остались сами по себе, покручивая в руках наследие отцов будто сложную игрушку с абсолютным непониманием, куда же его теперь пристроить в этом мире? Ведь мира больше нет! Зато есть Клуб, который существует уже бесконечно много лет, и с каждым днем, с каждым мгновением становится все прочнее благодаря тому самому наследию, кирпичиками ложащемуся высокой стеной между нами и тем куском плоти, который все еще принято называть обществом. Вероятно, вы подумали о пресловутой башне из слоновой кости, которая защищает нас, великих мудрецов, от вторжения варваров? Ох, вовсе нет! Нет никакой башни из слоновой кости, да и мудрецов среди нас нет. Ведь попробуй нычне назвать себя мудрецом, попробуй поспорить с чьим-либо мнением, попробуй поставить кого-нибудь в неловкое положение своими мудреными словечками и мыслишками, так сразу узнаешь, как это больно быть мудрецом, подвешенным за ноги и забитым палками, смоченными пеной, сочащейся из уст обиженных бедолаг!
Думаете я пытаюсь надуть вас? Как бы не так! Эту историю рассказал мне Моралес. Когда-то давно, быть может, лет так пять назад именно с ним она и приключилась. Почему-то он вздумал, что может говорить достаточно искренне с людьми, которых поместил в такие незамысловатые слова, как «друг», «товарищ» или «приятель». И именно здесь он и обжегся. Ох, нет-нет. Я не хочу сказать, что он ошибся, запутался, нарек людей титулами, которых они недостойны, вовсе нет. Они самые что ни на есть настоящие друзья. В чем-то вы с ними иногда схожи, в чем-то отличны. Но об отличиях говорить не принято. Никто не любит отличаться, по крайней мере сильно. Или по крайней мере до такой степени, что может вызвать этим гнев у другого. А Моралес вот взял и вызвал, и каков итог? Заперся в своей скорлупе и носа не показывал, пока не нашел Клуб. Именно Клуб научил Моралеса строить прочную, как в камерах допроса, стену, лишь с одной стороны прозрачную, чтобы преступник напротив не мог разглядеть ничего, кроме улыбки, которой он обрадуется как ребенок. И тогда он обязательно вам расскажет без какой-либо утайки, что он совершил или будет совершать, без каких-либо намеков на раскаяние. А вы, глядишь, и поймете, как он устроен, как он на самом деле сложен, и как будет сложно вести себя как он! А ведь придется вести себя как он, чтобы не попасть в Моралевскую историю!
Каково же будет удивление узнать, что Моралесу-то сложнее всех и приходится на этом предприятии! Каждый раз, после разговора с заключенными, он стремглав бежит домой, чтобы скорее смыть с себя – как он называет это сам, я тут вовсе ничего не придумываю – прилипшую грязь, пока она не впиталась в его нутро окончательно и бесповоротно. Часами он лежит в разогретой до бела ванной комнате, рассматривая загримированный паром потолок, десять раз умирает, двенадцать перерождается, и только после он с гордостью может заявить, что победил заразу! А дальше глубокий сон, приятные картинки по ту сторону от яви, сладкое пробуждение и легкий трепет перед встречей в Клубе.
